Только отсеялись — пришло время заготавливать корма. И тут наш флагман опять всех удивил: за какие-нибудь две недели «Пионер уже выполнил годовой план по сену. А в последующие три недели — еще один. Хотя и многие другие хозяйства, включая колхоз имени Восьмого марта, тоже не ударили лицом в грязь: тоже в достатке заготовили сена.
Но еще не кончился сенокос, а обветренные, коричневые от загара лица хлеборобов уже начали озабоченно хмуриться: мало, совсем мало было дождей! В одном месте ливанет как из ведра, в другом едва покапает. Да и ливни — только шуму много, а влаги — чуть-чуть. И вот уже слышишь: там поджало хлеба, в другом месте поджало…
1981 г., осень
Необычно рано для здешних мест поспели в тот год зерновые. Уже 5 августа на полях «Пионера» начали напрямую косить горох и ячмень.
— Богом данный нам год! — сказал мне Геннадий Михайлович Скобликов.
Надо оговориться: конечно же, тем, у кого сильно прижало засухой хлеба, радоваться не приходилось. Но «Пионер» и нынче с урожаем.
— Двадцать второго августа уберем зерновые, а к пятнадцатому сентября вспашем зябь, — пообещал Скобликов.
В том году из-за майского снегопада многие хозяйства завершили сев поздно, но этот вынужденный эксперимент не внес ясности. У Михайлова ранние посевы все же показали себя лучше поздних. Даже позднеспелый сорт ячменя «Луч» нынче поспел в августе. Однако же в «Пионере» главным образом поздние посевы дали отличные результаты.
Вот и пойми тут… А впрочем, все ясно как день: в каждом хозяйстве специалисты должны сами решать такие вопросы.
Из машины по рации Александр Федорович спрашивает управляющего Болиевского, что у него на «двадцати трех гектарах».
В ответ — сплошное ликование:
— Восемьдесят четыре тонны!
Александр Федорович довольно усмехается:
— Ну, хорошо…
По 37 центнеров с гектара при влажности 22 процента — можно быть вполне довольным.
Выходим из машины. Лежит в валках «Красноуфимский-95». Рядом еще одно поле. Тот же ячмень, но еще не скошен. Оба — поздних сроков.
— Эти два массива у нас были самые заовсюженные, — заметил Александр Федорович.
Пытаюсь высмотреть кулижку овсюга, не блеснет ли где-нибудь на солнце. Нет, не видно даже отдельных метелок. У Александра Федоровича глаз наметанный — нашел:
— Есть, но мало. Практически чистое поле.
Подошел управляющий Слезко, сказал свое слово:
— Хоть сухой год, хоть дождливый, а поздний посев в наших условиях все же предпочтительнее!
Немного помолчав, Александр Федорович пояснил мне:
— Поздний посев оправдывает себя, когда он проводится в последней пятидневке мая, потому что тогда зерновые во время кущения попадают под дожди. В наших местах — почти всегда.
— Но в какой-то год может и не случиться благодатного дождя? — спросил я у Матюнина.
— Риск есть, — покивал Александр Федорович. — Поэтому для страховки мы сеем и в ранние сроки, но обязательно на самых чистых полях. Ведь дело не только в том, чтобы выдерживать сроки. При позднем севе необходима особенно тщательная подготовка почвы, надо вовремя и хорошо закрыть влагу. Если к моменту сева в почве не будет нужной влаги, после никакой благодатный дождь не выправит положения.
Эта встреча произошла случайно: Матюнин по моей просьбе подбросил меня до Белой Елани, и как раз в тот момент, когда мы подъезжали к воротам колхозного гаража, навстречу вырулил «УАЗ» Михайлова. Еще минута, и Владимира Васильевича мы только бы и видели. А уж коли два соседа встретились, как не посидеть на завалинке, не поинтересоваться делами друг друга, ведь только по газетным сводкам да по разносам на разных совещаниях и знают агрономы, что делается в других хозяйствах: у каждого свои заботы. Ну, а коли уж встретились…
Они почти ровесники, Михайлову тридцать пять, Матюнин на три года помоложе. Оба пришли в свои хозяйства агрономами в семьдесят третьем году, Михайлов сразу главным, а Матюнин два года работал участковым агрономом.
— Ну, как молотишь? — первым делом, понятно, поинтересовался Матюнин.
Михайлов только махнул рукой:
— Какое молотишь! Позавчера такой дожжина ливанул — уж так помочило, так помочило мне валки. Почти нисколько не убрали! Такой дожжина был…
— А у нас сухо.
— Вот и возьми — соседи!
— Ну, так ты сколько все же?
— Говорю: почти ничего! Двадцать га ячменя да тридцать гороха. Да еще овса семнадцать.
— А рожь была у тебя?
— Слезы: пятьдесят три га всего. Скошено, правда, порядком… Они у меня как на вожжах, комбайнеры, только и ждут сигнала, торопят. Как на вожжах держу их…
— Вчера из-за росы мы поздно начали, вроде толком и не молотили, а двести восемьдесят гектаров ухнули. Транспорта вот не хватает на элеватор возить.
— Тебе-то не хватает? Побойся Бога!
— Так двадцать пять комбайнов, шутка ли!
— Ужас, а? Двадцать пять только молотят? У нас всего-то одиннадцать.
— Нынче много напрямую косим.
— Нет, у меня почти все раздельно.
— Вчера было шестнадцать самосвалов на отвозке зерна, нынче еще три добавили да четыре трактора.
— Ужас, а? Сколько техники, и — не хватает! Рожь-то у тебя как?
— По тридцать два. По парам — почти по сорок.