Ностальжи. О времени, о жизни, о судьбе. Том I

Сам же посёлок «аборигенов», если можно так назвать относительно постоянных местных жителей, находился довольно высоко над уровнем моря – на склоне сопки, южная часть которой резко обрывалась отвесной каменной стеной к береговой полосе бухты. В посёлке было всего несколько деревянных домиков и длинный барак, в одной части которого летом жили семейные сезонные рабочие (для одиноких сезонников на лето устанавливались обычно две-три многоместные палатки). В другой части барака размещался небольшой магазинчик и столовая для рабочих. Действовали эти общественные заведения только летом. Кстати, когда сюда приезжала кинопередвижка, будь то летом или зимой, столовая временно превращалась на пару вечеров в кинозал, где зрители рассаживались на длинные деревянные скамьи или на собственные табуретки, принесённые с собой из дому. В дальнем конце столовой к тому же было устроено небольшое, вроде клубной эстрады, возвышение, предусмотренное для проведения собраний и концертов местных или приезжих коллективов так называемой в ту пору художественной самодеятельности. Говорю так подробно, потому и сам через несколько лет смотрел здесь не раз кинофильмы, в том числе и удивительно классно сделанный по тем временам «Пятнадцатилетний капитан», ставший любимым в моём детстве. (Совсем недавно, в январе 2013 года, я нашёл этот фильм с помощью «всемирной паутины» – ИНТЕРНЕТ и снова с огромным волнением и удовольствием пересмотрел его.) А в середине сороковых годов, когда я вместе с мамой уже был членом сельского драматического кружка, мы разыгрывали на этой маленькой сцене несколько одноактных пьес на героико-патриотические темы. Случилось это, как сейчас помню, в январе 1945 года, во время зимних школьных каникул: победно заканчивалась многолетняя (а для меня, девятилетнего ещё в ту пору, практически длившаяся почти всю мою сознательную жизнь) Великая Отечественная война, и эмоциональный настрой всего населения был фактически безгранично высок.

Но вернёмся в начало сентября 1940 года, когда вся наша небольшая семья в полном составе из трёх человек впервые ступила на северный берег бухты Малая Саранная, что в шести километрах от тогдашнего села Вилюй, в котором нам предстояло жить долгих восемь лет. Был вечер, и родители, чтобы не оставлять на пирсе упакованные в ящики и чемоданы вещи без присмотра, не стали искать ночлега в удалённых от берега домиках посёлка. Недалеко от пирса, на галечном берегу у подножья высокой каменной стены, лежал расстеленный для просушки средней величины ставной невод. Дель объёмной ловушки и длинного центрального крыла уже просохла под нежарким сентябрьским солнцем, высохла и стала ломкой тина, набившаяся в ячеи дели, и всё это ставшее бесформенным рыбацкое сооружение терпко пахло йодом и какими-то другими особо острыми ароматами моря. Место это было хорошо знакомо отцу: летом его бригада здесь ловила лосося именно этим ставным неводом. Тут же у скалы, где бил небольшой родничок, тогда стояла палатка, в которой и жили рыбаки. Но сейчас палатки уже не было, и отец соорудил нечто похожее на шалаш из просохшей ловушки, из неё же устроил ложе наподобие толстой, но очень колкой, перины. И вот на этой жёсткой постели и практически под открытым сентябрьским небом я провёл ту запомнившуюся мне ночь в шести километрах от нового места моего жительства. Не знаю, как было моим родителям, но мне, уютно устроившемуся, как в гнёздышке, между ними, было достаточно тепло, и я уснул, как говорится, без задних ног после первого в моей жизни такого длинного путешествия.

Председатель колхоза Лазаревич, приехавший накануне из города на катере вместе с нами, ещё вечером ушёл в Вилюй пешком, пообещав прислать за нами подводу с утра. Но подвода в одну гнедую лошадку прибыла только в полдень, управлял ею средних лет не знакомый родителям мужичок. Вещи были скоро погружены на телегу и хорошо увязаны прочным канатом. Отец решил отправиться с нами в Вилюй налегке пешком, взяв с собой только документы и деньги, поэтому он подробно расспросил возчика о дороге. Тот подробно рассказал о ней, предупредив, что сама дорога у Персатинского ключа, единственного на этом пути, свернёт налево в обход крутой сопки и по заболоченной тундре приведёт в село. Но пешком по той дороге идти практически невозможно из-за сплошной хляби, поэтому для пешеходов единственный сухой путь – это узкая извилистая тропинка от ключа через сплошной лес к седловинке между двух сопок, за которой и откроется само село: путь короткий, но на телеге по той тропе не проехать. А дальше, мол, язык до Киева доведёт. После таких подробных разъяснений возчик взялся за вожжи, и наши вещи уехали, а мы отправились пешком за ними вслед.

Правда, как потом рассказывали родители, они вначале хотели отправить меня на телеге на пару с возчиком, но я наотрез отказался ехать с незнакомым дяденькой и даже расплакался, чего я совсем уже и не помню. Закончилось это тем, что отец на полном серьёзе провозгласил:

– Раз ты уже большой, то, конечно, пойдём пешком…