Ностальжи. О времени, о жизни, о судьбе. Том II

Сергей с удивлением и каким-то новым, ещё не оформившемся до конца чувством смотрел на её возбуждённое счастливое лицо и чувствовал, что помимо своей воли попадает под власть её чёрных зовущих глаз. Он бережно обнимал её за тонкую талию, и Иринка кружилась в его сильных руках, лёгкая, как ветер, почти не касаясь пола каблучками туфель. И когда кончился танец, и остановились в углу, чтобы отдышаться, Сергей не в силах был говорить о чём-либо и молчал, растревоженный и подавленный.

Зазвучала мелодия нового танца, и их глаза встретились в безмолвном вопросе. И они снова вышли в зал и начали танцевать, не обращая внимания на окружающих, увлечённые немым разговором взглядов и прикосновений рук, понятным лишь только для их двоих.

В этот вечер Гриша Северцев пошёл домой один, без друга: Сергей провожал Иринку. И хотя до женского общежития было совсем недалеко, они шли долго-долго. Они шли по берегу бухты, взявшись за руки, и снова молчали: он – удивлённый сделанным открытием, она – целиком захваченная не изведанным ещё чувством, нежным и желанным, которое уже не нужно ни от кого скрывать. У их ног тихо плескались тёмные воды бухты, и с противоположного скалистого берега им лукаво подмигивал огонёк далёкого маяка.

Расставаясь у крылечка, Сергей нерешительно поцеловал её в холодные твёрдые губы, и Иринка не оттолкнула его. Она прижалась к нему, и их губы снова слились, но теперь уже в долгом и нежном поцелуе…

5.

Под впечатлением только что прошедшего вечера шёл домой Сергей. Он тихо открыл дверь палатки и остановился на пороге: все спали. Только в дальнем углу в неверном свете коптилки – электростанция уже не работала – качались две длинные уродливые тени. «Опять в очко режутся», – неприятно отозвалось в мозгу.

Сергей присел у печки, осторожно открыл дверку. Огонь давно погас, и сквозь толстый налёт пепла еле-еле мерцали остывающие угли. Он бросил на них горсть сухих стружек, чиркнул спичкой. Робкий огонёк несмело лизнул стружки и медленно пополз по ним, сворачивая их в трубки. И вдруг они вспыхнули все разом, и снова заплясало весёлое пламя. Сергей подбросил щепок, дров, и скоро в печке заметалось уже настоящее жадное пламя, пожирая топливо, тоненькую песенку завёл чайник.

Закурив, он ещё некоторое время посидел у открытой дверки. Его глаза недобро сузились, и плотно сжались тонкие губы, на посуровевшем лице заходили тугие желваки: он уже принял решение.

Стараясь не шуметь, он подошёл к играющим и остановился в сторонке, наблюдая за ними. А те, увлечённые, не замечали его или просто не обращали на него внимание. Между двух коек, одна из них была Сергея, стояла табуретка, и на ней топорщилась горка смятых денег. Костя Чечень сидел на своей койке, поджав под неё ноги, и банковал. Его лицо пряталось в тени, и только азартно блестели и непрерывно бегали маленькие беспокойные глаза, и слегка дрожали от волнения тонкие нервные руки, тасовавшие карты. На койке Сергея сидел с растрёпанной головой щуплый мужичонка из соседней палатки – забулдыга и картёжник. Его лицо, хорошо освещённое пламенем коптилки, было красное и потное, несоразмерно большие грубые руки, принявшие карту, трясла крупная дрожь: он явно проигрывал.

Сергей затянулся пряным папиросным дымком, продолжая наблюдать за играющими. Костя Чечень действительно играл артистически: его руки ни минуты не знали покоя, в удобный момент незаметно выдёргивая из середины колоды нужную карту. Нервно посмеиваясь, он по ходу комментировал игру, награждая своего партнёра затейливыми прозвищами.

– Ну что, олень рогатый, ещё тебе? – ехидно спрашивал он, бросая карту.

Мужичонка, схватив её жадно, прикинул что-то в уме и с надеждой в голосе попросил:

– Дай одну…

Костя быстро метнул карту, предварительно передёрнув колоду.

– Кому что нравится, – посмеивался он, – одни любят мандарины, другие – тару из-под гуталина…

– Перебор, – упавшим голосом ответствовал мужичонка, трясущимися руками отсчитывая смятые купюры.

– Стук, – безжалостно объявил Костя, уже заметивший Сергея, стоявшего сбоку у своей койки.

– На все, – прохрипел в отчаянии мужик, приняв новую карту.

– Держи, сохатина…

В руках у мужичонки быстро рос веер мелкой карты. Его лицо ещё больше побурело и взмокло, одичавшие глаза жадно уставились на колоду.

– Вскрой, – глухо прошептал он с проблеском надежды.

– Тузу в разрез пришёл валет, четыре сбоку ваших нет… Съел, кастрюля?

– Десятка!.. – ахнул мужичонка и вытер трясущейся рукой мокрый лоб.

Костя сгрёб с табуретки деньги и швырнул их на свою койку. Мужичонка потянулся за колодой, но Сергей опередил его: он взял карты и быстро сунул их в карман пиджака.

– Ты што? – злобно прошипел бурый мужичонка. – В морду хошь?

Он привстал со своего места, злобный, скрюченный, растрёпанный. Сергей схватил его за воротник куртки, встряхнул.

– Отпусти… – захрипел тот обиженно. – Дай доиграть…

– Чтоб твоей ноги здесь больше не было, – бросил ему резко Сергей.

Он отпустил воротник мужичонки и так внушительно посмотрел на него, что тот тут же испуганно попятился к двери.