Новая Афи

– Я подумаю, что можно сделать, – коротко ответила я, лишь бы закрыть тему.

– Вот теперь ты говоришь, как моя дочь.

Дядюшке пришлось дать денег, чтобы выпроводить из дома. Мне было невыносимо его присутствие: как он ел с нашего стола, не скромничая, как весело разговаривал, словно мы с ним лучшие друзья, как называл доченькой, хотя никогда не относился ко мне как к дочери. Я с облегчением выдохнула, когда в субботу он уехал, и завалилась спать посреди дня. Проснувшись к ужину, я пожарила ямс и приготовила кебаб. После еды Эли вымыл посуду, вопреки моим возражениям, и мы расположились в гостиной. Я занялась работой: пришивала полоски батика к кожаной сумочке, которой предстояло отправиться на показ в Дакаре.

– Знаешь… – начал он. – Какое-то время я не смогу ночевать здесь… каждый день.

Убрав сумку, я повернулась к нему.

– Почему?

– Видишь ли… Я тебе говорил, что у меня некоторые трудности.

– Но они были раньше, до твоего переезда. До всего этого. А теперь ты внезапно заявляешь, что уезжаешь?

Ярость в моем ответе удивила меня саму, и я скрестила руки на груди в попытке обуздать эмоции.

– Я не говорю, что уезжаю.

– Что же ты говоришь? – огрызнулась я и вскочила, не в силах успокоиться.

– Афи, прошу, пойми, мне тоже нелегко, – произнес Эли, поднимаясь на ноги вслед за мной.

– Тогда зачем так поступать? Как мне понять, если ты ничего не объясняешь? Эли, я не знаю, что происходит. Ничего не знаю! Я не знаю, чего ты хочешь, чего ждешь от меня! – Я дико размахивала руками, по щекам уже катились слезы – удивительно, как быстро я способна разрыдаться.

– Прошу тебя, наберись терпения.

– Разве я была не достаточно терпелива? – орала я, не заботясь о том, кого расстрою своими криками – его, или свою маму, или тетушку, или все семейство Ганьо. – Я устала, Эли, устала!

Сопли смешивались со слезами, разрушая картинку идеальной жены, которую я показывала ему с самого начала. Он выглядел удивленным, словно не подозревал, что я способна злиться.

– Прости. Мне нужно думать и об Айви. – Он попытался меня обнять, но я отпрянула. – Ты же знаешь, что она больна…

– Ничего я не знаю!

– У нее серповидноклеточная анемия. Ей нужен постоянный уход.

– Почему та женщина не может за ней ухаживать?

– Афи, я отец Айви и должен быть рядом. Завтра я еду за ними в Штаты.

– За ними? – вскричала я.

– Ей также нужна и мать.

– А как же я, что насчет моих нужд? – спросила я, вытирая лицо сорочкой.

– Это временно, сперва надо все уладить.

– Что именно? Расскажи мне!

– Я не хочу это сейчас обсуждать, ни тебе, ни мне это не поможет, – сказал Эли, глядя на меня так, словно я вела себя как неразумное дитя.

Что неразумного в желании жить со своим мужем? Что неразумного в нежелании делить его с другой?

– Не поступай так со мной, не бросай меня! – Я отчаянно вцепилась в край его футболки.

– Милая, не надо. Это ненадолго, пока я со всем не разберусь. – Он попытался взять мое лицо в ладони, однако я отстранилась.

– Ненадолго – это сколько? Дни? Недели?

– Пока не знаю. Мне просто нужно время.

– Эли, я тебя люблю, прошу, не уходи от меня! – Глаза застилали слезы, не давая разглядеть выражения на его лице.

– Я тоже тебя люблю, милая, ты ведь знаешь. Именно поэтому хочу все уладить.

– Но разве для этого обязательно с ней жить? Почему ты должен находиться с ней в одном доме?

– Все сложно.

– Нет! Все очень просто, – отрезала я. – Ты сам все усложняешь!

– Ты не понимаешь.

– Тогда объясни мне! Объясни, почему продолжаешь к ней возвращаться!

– Афи… – начал Эли, протягивая ко мне руки.

– Не трогай! – закричала я, брызжа слюной.

– Афи… – повторил он с мольбой в глазах.

– Если решил идти, так иди! Хватит меня звать, иди к ней. Давай!

Он покинул квартиру тем же вечером, а я не могла уснуть: всю ночь просидела в гостиной, а потом и день, игнорируя звонки от Сары и от мамы. В какой-то момент я набрала номер Мавуси, но сразу повесила трубку. Наконец к вечеру я постучала в дверь Эвелин.

– Входи, – тихо сказала она, увидев мое лицо.

К собственному удивлению, я ей все вывалила.

– Мне очень жаль, – проговорила она сочувственно. – Что ты собираешься теперь делать?

Я пожала плечами – плана у меня не было. Мама или Мавуси подсказали бы, как поступить. Однако предложения мамы пришли бы не от нее самой, а от Ганьо, завернутые в притворную заботу и участие.

Я заснула в гостевой комнате Эвелин после долгого вечера, наполненного едой и выпивкой, но почти лишенного разговоров. Она больше не слышала новостей о либерийке и, похоже, исчерпала все запасы советов. Только вино она и могла предложить – настоящее, а не сладкое безалкогольное, привычное мне.

Проснулась я совершенно дезориентированная и со жгучей жаждой. Эвелин уже ушла, оставив для меня на кухонном столе завтрак. Поев и приняв душ, я отправилась на работу. Сара была весьма недовольна моим вчерашним прогулом.

– Я вешь день тебе нашванивала! – сказала она шепеляво, держа между губами булавку. – Что шлучилось? Ты шабыла про шумки?

– Простите. Мне нездоровилось.

Учитывая похмелье в сочетании с душевной болью, я почти не соврала.