Новая эпоха. От конца Викторианской эпохи до начала третьего тысячелетия

Коронация юной королевы прошла с куда большей пышностью и куда большим количеством жемчуга, чем коронация ее отца, но имевшие уши услышали новую и весьма мрачную ноту в торжествах. Новый монарх Великобритании не носила титула императрицы Индии; ее провозгласили просто как «Соединенного Королевства Великобритании, Северной Ирландии и Ее других Королевств и территорий Королеву, Главу Содружества и Защитницу Веры». Все отметили ее заявление о привязанности к «нашей великой имперской семье», но юная королева понимала свое новое место.

Предыдущий год ознаменовался Фестивалем Британии. По роскоши и изобилию он не мог сравниться со своей викторианской моделью, но в этом и состояла его слава. Времена были более скромными, карманы более пустыми, а люди менее склонными к триумфаторским переживаниям, но флаги развевались, и пиво текло рекой. На фестивале в том числе отметили открытие Саут-Банка (буквально – «Южный берег») как одного из культурных центров Лондона. Не обошлось, конечно, и без курьезов. Одним из экспонатов выставки была коллекция цветных тканей из искусственного вискозного волокна, и короля пригласили взглянуть на нее, однако не объяснили назначения материала. Получив необходимые разъяснения, монарх пробормотал: «Благодарение Богу, нас не заставят это носить». Несмотря на все внешние жесты в поддержку народа, королевская семья не могла полностью разделить общий опыт. Во время войны ее роль высветилась как некая аномалия.

Империя в действительности едва балансировала на грани, хотя мало кто осознавал этот факт. Индия откололась в 1947 году – как гласила политическая легенда, из-за попустительства английских правителей из среднего класса. На самом же деле усилия Ганди, Конгресса и Мусульманской лиги в конце концов убедили британцев, что они слишком задержались в гостях. Перед правительством встал выбор: страна могла осилить или империю, или социальное государство, но не то и другое разом. Лорд Маунтбеттен предупредил местных князей субконтинента, что в случае отказа интегрироваться в государства-наследники – Индию и Пакистан – их территории будут брошены на произвол судьбы, без статуса доминиона и места в Содружестве. В полночь 15 августа 1947 года территория Британской Индии получила независимость и разделилась на две страны. Никто тогда не мог такого предвидеть, но этот раздел породит 14 миллионов беженцев и бессчетное количество смертей. Границу между Индией и Пакистаном проводили британцы, практически не учитывавшие местные особенности и отношения.

Но что теперь, без Индии, оставалось ценного в империи? Разумеется, людям нравилось сияние розовых имперских земель на карте, но для большинства представление о них лишь смутно теплилось где-то на окраинах сознания. Парадокс колониальной и промышленной сверхдержавы, где при этом царила такая ужасающая нищета, – вот что в свое время вдохновило Маркса и Энгельса. Неоднократно защищавший имперскую идею Сирил Редклифф, человек, которому поручили разделить Индию и Пакистан, до конца жизни мучился над тем самым вопросом о ценности империи: «Мы принесли… римские дары: мир, порядок, правосудие и все те плоды, которые произрастают из этих вещей… То были достойные восхищения благодеяния». Однако он не мог не сделать оговорку: «Возможно, управление одного народа другим народом никогда не может длиться долго, поскольку благорасположение и справедливость не заменят национального воодушевления». Редклифф говорил об Индии, но его наблюдения можно применить к империи в целом, которой предстояло масштабное и смиряющее осознание всех этих истин.

Все началось довольно тихо. Летом 1948 года к английским берегам причалил лайнер Empire Windrush[75], на борту которого находилось меньше тысячи жителей островов Вест-Индии. Кто-то заплатил за проезд, кто-то «поймал попутку», остальные служили в армии. Все они слышали о «матери-родине», как до сих пор называли Британию, но мало кто видел ее своими глазами. Поначалу их и прибывавших после них встречали плакатами «Добро пожаловать в Британию». Что за «добро» ждало их после плакатов и улыбок? Когда переселенцы осели, повестка сменилась, в окнах съемных домов появились вывески «Цветным не сдаем». В своем – и довольно омерзительном – роде подход был инклюзивным: отказывали всем людям с цветом кожи темнее розового. Кто знает, что станет с постельным бельем?

Что до самих иммигрантов, то такой опыт во многих отношениях выбивал почву из-под ног. Ты приехал, переехал, потом еще переехал – и чаще всего переехал опять. Волна мигрантов отнюдь не оседала в Саутгемптоне. Один солдат вспоминал: