Новая эпоха. От конца Викторианской эпохи до начала третьего тысячелетия

Назвать это течение «левацким» было бы упрощением и неточностью, да и сведение к «рабочему классу» тоже не годится. Первый его залп – более чем подходящий пример. Роман Джона Уэйна «Спеши вниз» 1953 года повествует о заграничных странствиях раздражительного молодого Чарльза Ламли, о его поисках свободы и аутентичности. В идеале такой квест – удел скорее буржуазии, но в то время ирония терялась: средний класс еще не достиг такого уровня благосостояния. Ламли пробует себя в роли мойщика окон, шофера и наркодилера. В финале спасение ему приносит истинная любовь, но последняя сцена в лучшем случае лишь смутно намекает на счастливый свадебный конец: герой и его возлюбленная смотрят друг на друга с «недоуменным и вопросительным» выражением на лицах.

В предисловии к изданию 1985 года Уэйн принял перчатку от критиков, обвинявших его в отмежевании от сердитых молодых людей. Он указывал на то, что его роман написан раньше, чем прочие произведения участников движения. «Если уж на то пошло, – писал он, – я его [движение] и начал». Это заявление правомерно и по другим причинам. Во многих отношениях Чарльз Ламли гораздо более типичный представитель сердитых молодых людей, чем Джимми Портер Осборна или Джим Диксон Кингсли Эмиса. Отнюдь не являясь уроженцем бедных районов, Чарльз ухитряется переродиться как личность: рабочее происхождение, ранее бывшее социальными оковами, теперь становится с гордостью носимым знаком отличия.

Один из персонажей книги, старый солдат, говорит о том, что рабочий класс «взобрался выше себя после войны». К. С. Льюис тоже ощущал, что рабочий класс «обласкан» в процессе послевоенного урегулирования. Если и так, то многие были не прочь получить свою долю «ласк». Вокруг того, что раньше считалось «ценностями среднего класса», нарастал суеверный ужас – даже при том, что средний класс все больше расползался из пригородов и проникал так глубоко в жизнь страны, что составлял уже почти большинство населения.

Как и вообще сам послевоенный консенсус, феномен сердитых молодых людей отчасти был порожден общественным восприятием. Явление было запутанным и дробным, и в любом случае объединять этих авторов в какую-то группу означало лишить их объекта и цели творчества. Что же провоцировало «сердитость»? Частично – предположительные провалы политического класса, но прежде всего – само по себе существование этого класса. Культура аристократии испарилась, на ее месте расползался туман «светскости», а «истинная» демократия ничуть не приблизилась. Обещания левых спутались, обещания правых представляли собой какой-то сор. Англия казалась тоскливой лавкой, придушенной шифоном, придавленной чаем с пирожным, на дверях которой все чаще висела вывеска «Закрыто». Что же оставалось рефлексирующим натурам, кроме как сердиться на все подряд? Позже Кингсли Эмис предположил, что более точным термином было бы «раздражение». Сам Эмис на нем и сделал свою литературную карьеру, его протагонист – в высшей степени раздраженный человек. В романе «Счастливчик Джим» Джим Диксон заканчивает свою речь о «развеселой Англии» комически-пьяной диатрибой в адрес «толпы, говорящей на эсперанто», но звенящая там ярость на удивление аполитична. В этом Эмис – истинный сын как своего народа, так и своего класса. Англичане редко способны интенсивно участвовать в политических делах – рано или поздно инстинкт диктует им вытереть ораторский пот и предложить успокоительную чашку чая.

Послевоенные годы породили сюжеты о духовной и материальной катастрофе – от «Мерзейшей мощи» и «Дивного нового мира» до «1984»[84]. Вообще в 1950-х жанр романа словно бы возвращался к своим журналистским корням – обыденности в сюжете, простоте стиля, но цайтгайст – ветер своенравный. Кое-кто из писателей предложил другой ответ на сумятицу послевоенной жизни, а именно – вознестись над ней, подняться выше обстоятельств. В 1955 году вышла последняя часть «Властелина колец» Дж. Р. Р. Толкина, «Возвращение короля». Возрожденная героическая романтика была перекована в горниле воспоминаний о войне.

В книге рассказывается о хоббитах, маленьком и незаметном народе Средиземья, чей час пробил, чтобы «поколебать замыслы Великих»[85]. Свобода мира висит на волоске и зависит от уничтожения крохотной, красивой и чудовищной вещицы – Кольца, созданного падшим ангелом. Пока эльфы, люди и гномы сражаются, двоим хоббитам поручено разрушить великого разрушителя. Целый мир, рожденный из лингвистических экспериментов автора, ожил под его руками – настолько живой, что если бы кто-нибудь не преминул заметить, что «Средиземье» – перевод понятия Mittlegard с древненорвежского, то услышавший лишь пожал бы плечами. Мир был осязаем, и неважно, откуда он происходил.