Новая эпоха. От конца Викторианской эпохи до начала третьего тысячелетия

С точки зрения умеренных депутатов, тихая настойчивость преуспела там, где ничего не добилось твердое упрямство. Даже некоторые евроскептики порадовались, ну или, по крайней мере, почувствовали облегчение. Сама Тэтчер в основном придерживалась своих прошлых взглядов, хотя в частном письме к сэру Биллу Кэшу, видному евроскептику, выразила опасение, что взятое ЕС направление «противоречит британским интересам и разрушительно для нашей парламентской демократии». Континент, впрочем, не совсем разделял восторг или облегчение Англии. Многих раздражали отказные пункты, оставленные за Британией. Федеральная Европа – неизбежный пункт назначения, так зачем Британия настаивает на возможности пойти на попятную? Надо заметить, что в процессе переговоров чиновники Комиссии не скрывали своих намерений. Один из участников высказался так: «Становится утомительно тащить за собой Британию… мы можем забыть слово “федерализм”, если им так хочется, но…» Пауза была весьма красноречива. Пока же термин благоразумно заменили на более туманную и предпочтительную «субсидиарность».

Родовые муки договора начались уже на стадии парламентского комитета. Кроме Лейбористской партии, которая требовала убрать отказные пункты, правительство имело дело с недовольством в собственных рядах. На втором чтении документа двадцать два «маастрихтских бунтовщика» проголосовали против или воздержались. Сначала их лишили приглашений на парламентские заседания за чрезмерную прямоту (или дерзость), потом опять вернули, чему мало кто из них удивился. Мейджор проявлял великодушие, а они расценили это как слабость. Переговоры все тянулись и тянулись, бунтовщики вносили все новые и новые поправки. Когда замаячила перспектива провала, казалось, помогут только выборы, но вместо того, чтобы вынести вопрос на рассмотрение народа, Мейджор вынес его в парламент. Перед палатой общин поставили вопрос о доверии премьер-министру, и Мейджор получил свой мандат. Таким образом, после двух лет волокиты и пререканий Маастрихтский договор был ратифицирован 20 июля 1993 года с перевесом в 40 голосов.

Сейчас легко забыть об относительной молодости движения евроскептиков. В отличие от Эноха Пауэлла или Тони Бенна, которые разделяли радикальную и непоколебимую враждебность по отношению к европейскому проекту, евроскептики попросту придерживались тэтчеризма: они хотели, чтобы Британия осталась в сообществе, но как в ассоциации свободной торговли, а не в качестве составной части единого политического организма. Любое желание «освободить» Британию от Европы исходило от крайне левых или крайне правых. «Края» теперь расширились, и голоса оттуда зазвучали громче. Договор приняли в гнетущей, полной раздражения атмосфере. Спустя всего несколько месяцев после Маастрихта магнат Джеймс Голдсмит основал Партию референдума. Официальной ее целью значилось проведение референдума по вопросу о продолжении пребывания Британии в ЕС, но многие увидели здесь только возрождающийся национализм. А в 1994-м появилась Независимая партия Соединенного Королевства (United Kingdom Independence Party, UKIP) с похожей официальной программой – вывести страну из ЕС. Обе в то время рассматривались скорее как блажь, чем как партии, но они хотя бы соблюдали «респектабельность», открещиваясь от принципов и дел крайне правых.

А вот в начале 1990-х появились совсем другие группы. На углах улиц и в телефонных будках кто-то раскидывал флаеры с изображением черепа в фашистском шлеме с призывами к насилию против «Врага». В лексикон пробрались никогда ранее не звучавшие названия. Combat 18 открыто озвучивала террористические устремления. Британская национальная партия, их первый патрон, оказалась для них слишком мягкой. «Раса, а не нация», – провозглашали они. Были еще загадочные «Белые волки», охотно бравшие на себя ответственность за любые убийства представителей национальных меньшинств. Лига св. Георгия умиротворяющим, но коварным голосом проповедовала крайний национализм; как-то раз ее представители вслух простили Джеймсу Голдсмиту его еврейское происхождение, оговорившись, что «это все не его вина». Однако ксенофобия в Британии редко носила воинствующий характер, и вскоре эти группы захлебнулись собственной желчью.