Новая эпоха. От конца Викторианской эпохи до начала третьего тысячелетия

Буш пригласил Мейджора в Кемп-Дэвид. Жест трактовался как семейная, а не только военная встреча, но мало кто сомневался в истинных ее целях. Президент счел за лучшее немедленно обратиться к главному вопросу: от Ирака потребовали вывести войска до четверга, 2 ноября 1990-го, но глава США не питал иллюзий относительно выполнения этих условий. Дипломатические методы по-прежнему задействованы, но, добавил он, «Джон, если все это не сработает, нам придется отправить свои войска в бой». Мейджор согласился. Соединенные Штаты могут рассчитывать на поддержку своего союзника, и премьер четко дал понять, что в консультациях с кабинетом и парламентом необходимости нет. Как и Тэтчер, Мейджор ожидал войны; в отличие от нее, он не находил в этом удовольствия. Он так хорошо скрыл свои личные чувства, что президент увидел только полную и чистосердечную поддержку. Остаток встречи прошел в неформальной и дружеской атмосфере. Мейджор на контрасте с предшественницей общался в более открытой и непринужденной манере и тем самым снискал симпатии президента.

Саддам действительно не проявил склонности к компромиссам. Назначенный день приближался, война становилась неизбежной. 16 января начались воздушные налеты, в основном силами американских ВВС, ставивших целью уничтожение как минимум половины воздушных сил противника. Наступательную операцию назвали «Буря в пустыне». Прежде чем отправить солдат на возможную смерть, Мейджор захотел побеседовать с ними лично. Ему нечем было похвастать в плане военного опыта, он вообще не служил в армии. Тем больше причин, рассудил он, поговорить с ними и – что гораздо важнее – послушать. При встрече с солдатами он быстро понял, что больше всего их беспокоит неопределенность. Когда Мейджор сообщил им, что, вероятнее всего, их отправят на войну, он увидел ощутимое облегчение. Несмотря на отсутствие военного опыта, премьер находился в своей стихии. Солдаты оценили его открытость и добродушие. Самого Мейджора больше всего поразила молодость военнослужащих: ведь эти бойцы, размышлял он, не старше его детей.

Он заверил войска, что за ними – вся страна. Частично так и было, но для молодых людей возрастом около 20 лет, вскормленных прогрессивным и даже пацифистским образованием, эта война велась не ради обуздания агрессии, а ради продолжения поставок нефти. Однако если выражения протеста были минимальны и, в общем, непопулярны (известно, что некоторые студенты подвергались нападкам), они тем не менее создали прецедент, который в дальнейшем реализуется в гораздо больших масштабах. Войну как таковую выиграли к весне. В качестве военного лидера Мейджор получил подтверждение правильности своих действий. И теперь ему предстояла борьба совсем иного рода, которой он очень не хотел придавать характер конфликта.

* * *

В 1991 году делегации стран Западной Европы встретились в Маастрихте, чтобы определить направление движения европейского проекта. Мейджор заявлял, что он не является ни еврофилом, ни евроскептиком, однако на посту канцлера открыто выступал за присоединение Британии к ERM. Именно в Маастрихте «нити» теории, экономической целесообразности и политической необходимости сплелись в единое полотно – Европейское экономическое сообщество превратилось в Европейский союз. Мейджор представлял более молодое и энергичное поколение, и эти качества, а еще упорство позволили ему настоять на включении двух ценных «несогласных» пунктов в финальный документ. Британия не обязана была пока принимать Социальную хартию, где фиксировались минимальная заработная плата и максимальная рабочая неделя, а также вступать – в обозримом будущем – в валютный союз. Критики тут же заметили, что эти пункты, будто бы подтверждающие могущество Британии, лишали ее определенной доли влияния в ЕС, при этом не останавливая федералистского наступления. Нельзя сказать, чтобы договор вызвал массу энтузиазма среди англичан, однако он имел последствия, выпущенные из виду в угаре идеологических препирательств. Закон о единой Европе 1987 года превратил Общий рынок в Единый рынок; встреча в Маастрихте не оставила сомнений, что впереди ждет нечто всеобъемлющее.

57 Падение фунта стерлингов

Журналист Саймон Хеффер имел смелость заявить, будто «в Маастрихте не свершилось ничего, чтобы удержать Британию вне конвейерной ленты, ползущей к федерализму; скорее наоборот». Возможно, он преувеличивал, но никто не сомневался, что, выторговав некоторые уступки, правительство Мейджора косвенным образом само шло на уступки. Британия – лишь камень в волнах федералистского прилива, и у нее нет власти повернуть воду вспять. Когда премьер-министр представил договор палате общин, он, в общем, признал это, пусть даже случайно обмолвившись: «Этот договор сохраняет и отстаивает наши государственные интересы. И отстаивает интересы Европы как единого целого. Он открывает новые возможности сотрудничества в Европе… Это хорошее соглашение для Европы и хорошее соглашение для Соединенного Королевства. Я рекомендую его палате общин».