Новая эпоха. От конца Викторианской эпохи до начала третьего тысячелетия

22 ноября, в четверг, Тэтчер объявила о своей отставке. Теббит назовет Хезелтайна «серийным наемным убийцей консерваторов». Не вполне подходящий образ – наемники обычно работают на других. В палате общин Тэтчер встретили размахиванием бюллетеней. Когда оппозиция загнала ее в угол вопросами о предательстве коллег-консерваторов, она выступила в защиту своей партии. Однако в близком кругу видели, что ей очень горько. Алан Кларк, истинно верующий адепт ее политики, попытался направить мысли Тэтчер на славные свершения в прошлом, однако это не отвлекло от мрачных мыслей. Народ не особенно скорбел, а вот служащие Даунинг-стрит открыто плакали, вручая ей на память серебряный чайник. «Какой полезный подарок», – сказала она (и это весьма характерный для нее ответ). Камера, направленная на премьерский лимузин, поймала момент, где она сидит, подавшись вперед, со слезами на глазах и закусив губу.

Идеи Тэтчер пропускались через фильтры более мягкие, чем ее собственные, но стоило ей выразить свои мысли без прикрас и сценариев, как получалось нечто противоречивое и нестройное. А к концу правления, когда она говорила «от себя», ее слова шли вразрез даже с политикой ее кабинета. Солсбери, Дизраэли, Болдуин и сам сэр Роберт Уолпол – никто из них так не жаждал перекроить нацию по своим меркам. Уже за одну эту попытку народ с трудом мог простить Тэтчер. Затем надо учесть те три миллиона человек, которые потеряли работу в ходе ее борьбы с инфляцией; молот, обрушившийся на шахтерские местечки; разрушение власти профсоюзов; приписываемое ей мещанство; слабость к напыщенной риторике; а еще разделяемое ее коллегами и народом предположение, что она не умеет слушать.

С точки зрения самой Тэтчер, она не положила конец послевоенному урегулированию, а просто перенесла его границы до пределов целесообразности. И разумеется, она не превратила Британию в копию США, как полагали некоторые. В 1979 году Тэтчер возглавила страну со смешанной экономикой, и смешанную же экономику она оставила в наследство преемникам, хотя баланс и сместился в сторону частного сектора. Однако она действительно обеспечила некую своеобразную стабильность и уверенность в будущем – в материальной инфраструктуре, в акциях и инвестициях, в перспективе благополучия, которое можно передать потомкам. Возможно, ей хотелось бы, чтобы Сити проявлял поменьше корысти, британская культура – поменьше жажды удовольствий, а народ – поменьше упрямства, но уж такие вывелись птенцы. Когда Кингсли Эмис сообщил своей героине, что в его последней книге говорится о захвате власти в Британии коммунистами, Тэтчер посоветовала ему «сменить хрустальный шар для предсказаний». И она действительно оказалась лучшей провидицей. При этом, хотя она и поспособствовала прекращению холодной войны, многие считали, что ей не особенно хотелось мирного урегулирования. Она так и не смогла приспособиться к новому миру без красной угрозы. Последняя столь долго служила врагом, что Тэтчер с трудом идентифицировала новых врагов, если только они не имели связей со старыми.

Покинув Даунинг-стрит, «железная леди» канула в политическое забвение. Однако она безусловно могла утешать себя мыслью, что Джон Мейджор, провозглашенный дофин, продолжит ее работу. Он обошел и Хезелтайна, и Дугласа Херда. «Парнишка из Брикстона», обаятельный, непритязательный, но хваткий, – «это золото, просто золото», уверяла она других. Пусть ему недостает твердости убеждений, пусть он кажется слишком прагматичным в вопросах отношений с Европой, он все равно – «один из нас».

* * *