Тенденция вспоминать эту приятную сторону событий в мемуарах волонтеров и сочинениях более поздних историков затеняет дух революции, нависший тогда над страной. Однако Болдуин ясно ощущал угрозу. Он клеймил забастовку как анархическую и коммунистическую атаку на парламентскую демократию и свободы народа, ведь забастовщики противостояли избранному этим самым народом правительству. А неизбранные профсоюзы, утверждал он, «истощают страну» в попытке «принудить парламент и общество склониться перед их волей». По факту же если кто кого и принуждал, так это Болдуин – БКТ, ставя его перед выбором – либо отступить, либо начинать восстание. Его аргументы многократно озвучивались проправительственной ВВС и единственным общенациональным печатным изданием, продолжавшим выходить во время стачки – правительственной British Gazette. По иронии судьбы забастовка лишила рабочих их самого действенного союзника – прессы. БКТ не мог убедительно опровергнуть обвинения Болдуина в беззаконии, а для революции у него кишка была тонка.
За кулисами премьер-министр давил и на профсоюзы, и на владельцев шахт, требуя взаимных уступок. А Георг V тем временем публично сочувствовал шахтерам: «Поживите-ка на их жалованье, прежде чем осуждать». Тогда Герберт Сэмюэл, председатель Королевской комиссии, предложил компромисс: БКТ принимает необходимость урезать зарплаты, а взамен работодатели гарантируют, что проведут предложенную им долгосрочную реорганизацию отрасли. Устав от бесплодной борьбы, длившейся уже девять дней, БКТ согласился. Многие забастовщики рассматривали это как безоговорочную капитуляцию, но выбора у них не оставалось – пришлось возвращаться на работу. Правительство выиграло классовую войну, рабочие проиграли.
После «предательства» БКТ членство в профсоюзах резко упало. Стало ясно, что даже масштабными забастовками не удастся заставить правительство принудить владельцев согласиться с требованиями рабочих. С 1927 года количество производственных конфликтов существенно уменьшилось, несмотря на ухудшающуюся экономическую обстановку. В лейбористском движении произошел существенный сдвиг приоритетов от протестных действий к конституционному социализму. Парламент окончательно стал основной ареной классовой борьбы, и выиграет от этого как раз партия лейбористов. Даже при всем этом забастовка показала, какая мощь дремлет в объединенном рабочем классе. Вряд ли можно считать простым совпадением, что английские работодатели всегда держали уровень зарплат выше, чем у рабочих в континентальных государствах.
Всеобщая забастовка предоставила неопровержимые доказательства глубокого классового разделения английского общества. Лозунги администрации Болдуина о том, что она перекинет мост через эту пропасть, теперь выглядели посмешищем. Пусть премьер периодически выдавал какие-то миротворческие сентенции во время конфликта, по факту он поставил интересы имущих выше интересов неимущих. К тому же он либо не смог, либо не захотел приструнить Черчилля. Канцлер использовал бронированные автомобили для доставки продуктов питания и жестоко разгонял мирные демонстрации вооруженными отрядами полиции. Однако если действия Черчилля во время забастовки запятнали репутацию правительства, то через несколько месяцев эта репутация полностью пошла прахом. В 1927 году Болдуин принял Закон о производственных конфликтах и тред-юнионах, в котором все забастовки с целью «насильного принуждения правительства» или «причинения вреда обществу» объявлялись незаконными. Запрещены были любые формы «запугивания», что лишало профсоюзы их главного политического рычага. Закон, по сути, открывал новый этап классовой войны.
20
Двигай вперед или подвинься
После всеобщей забастовки и Закона о производственных конфликтах Болдуин предстал перед современниками куда более расчетливой фигурой. Вместо того чтобы обращаться ко всему рабочему классу в целом, он прицельно обращал в свою веру лишь один сегмент – тот слой рабочих, который, по словам Чемберлена, обладал «волей и желанием достичь больших и лучших высот». Выше по социальной шкале этот сегмент включал низы среднего класса, как раз начавшие обзаводиться домами в пригородах. Пригородное жилье строилось не правительством Болдуина, а частными компаниями, получавшими с продаж немалую прибыль. Благодаря правительственным ограничениям на арендную плату съемные квартиры оставались относительно дешевыми, но этот вариант не всегда подходил людям из самых нижних слоев среднего класса, особенно после того, как консервативный кабинет прекратил строить муниципальные дома. Черчилль же стимулировал покупку людьми своего первого дома, вводя облегченные налоговые схемы для плательщиков ипотеки и гарантируя, что инфляция не коснется сбережений этого слоя населения.