Новая эпоха. От конца Викторианской эпохи до начала третьего тысячелетия

В итоге благодаря этим публикациям мы очень много знаем о жизни в «голодные 1930-е». Если ориентироваться на стандарты «человеческих нужд» Сибома Раунтри, 30 % пролетарских семей в северных городах типа Ливерпуля или Йорка жили за чертой бедности, при этом рабочие составляли 70 % населения таких урбанизированных областей. Чтобы дать читателям представление об этой «черте», Раунтри описал повседневную жизнь семьи, в которой зарабатывающий человек «трудился вообще без выходных». Такая семья «никогда не должна тратить ни пенни на поезда… никогда не покупает газет… никогда не откладывает денег… никогда не вступает в профсоюзы… в ней никто никогда не курит табак… и не пьет пива… нет денег на безделушки и сладости… не покупается ничего, кроме самого необходимого для поддержания физического существования». Это означало ежедневные ужины из вареной картошки и белого хлеба с «чутком маргарина», да еще добавку в виде «глотка чайку» со «щепоткой сахара».

Тем же, кто жил за чертой бедности, не хватало доходов даже на базовые нужды – жилье и минимум еды. Родители в таких хозяйствах «в буквальном смысле морили себя голодом, чтобы накормить и одеть своих детей». Семья безработного мужчины в Ливерпуле питалась только «хлебом, маргарином и чаем с концентрированным молоком на завтрак и ужин»; все ложились «спать рано, чтобы не чувствовать голода». Четверо-пятеро человек жили в одной грязной комнате в убогих викторианских трущобах, оставшихся после того, как Национальное правительство заморозило лейбористскую программу реконструкции. По некоторым оценкам, около 70 000 таких жилищ сохранялось в Манчестере, 60 000 – в Шеффилде. Ни в одной другой европейской стране не нашлось бы таких многочисленных и нездоровых трущоб. В этих соединенных задними стенками террасных домишках с текущими крышами и осыпающейся штукатуркой обычно царили сырость и засилье насекомых. В таком жилье никогда не было горячей воды, а во многих – и чистой холодной; сразу несколько человек умещались на односпальной кровати.

Жизнь в таких условиях брала неизбежный взнос здоровьем. Обитатели трущоб плохо питались, и у 70 % детей рабочего класса в этот период диагностировался рахит; многие болели туберкулезом и анемией. Чаще всего самые тяжелые страдания выпадали на долю матерей. Мать жертвовала своей долей жалкого рациона ради детей и, как следствие, сама сильно ослабевала. Здоровье трети женщин, живущих за чертой бедности, классифицировалось как очень плохое, а высокая смертность в родах рассматривалась как одно из самых серьезных последствий безработицы. Однако все эти выводы начисто отвергались Национальным правительством, которое списывало плохое здоровье на безответственное ведение домашнего хозяйства. Когда врачи, практикующие в бедных районах, публично оспаривали такую точку зрения, правительство угрожало им лишением средств к существованию.

* * *

Наряду с социологами в «нижний мир» также стаями слетались литераторы и журналисты. «Литература о пособиях» как документальный и художественный поджанр приобрела особую популярность в 1930-х. Обеспеченные жители юга с удовольствием читали подробные описания тяжелой доли тех, кто обитал «там, на севере». «Нищета, – заметил один романист, – хорошо продается», так же как и натурализм. «Вопрос о состоянии Англии»[53], поставленный в 1840-х авторами типа Диккенса, теперь стоял снова, более горячо, чем когда-либо. Очень популярны стали автобиографии людей рабочего труда, потерявших источники заработка, так же как и книги писателей вроде Оруэлла, который по следам Пристли записал свои впечатления о стране в сочинении «Дорога на Уиган-Пирс» (1937 год). Среди известных «романов о пособиях» того периода – «Человек-испытание» Уолтера Брайерли и «Любовь на пособие» Уолтера Гринвуда. В последнем представлен архетипичный образ жанра: «недвижно словно статуя», безработный человек стоит на углу улицы, «взгляд прикован к тротуару, руки в карманах, плечи сгорблены, дует резкий ветер».

Многие из этих книг живо описывали психологическое влияние безработицы. Оруэлл с ужасом обнаружил, что многие люди в Северной Англии стыдятся того, что остались без работы. Он писал в «Дороге на Уиган-Пирс», что «средний класс рассуждал о “ленивых и праздных бездельниках на пособии”, и естественно, подобные суждения просочились в саму рабочую среду». Их ощущение личной деградации сопровождалось чувством бессилия, депрессией, цинизмом, психической нестабильностью, пораженчеством и фатализмом. Именно через работу старшее рабочее поколение определяло свое место в мире; без нее они тонули в безнадежности. Молодежь пострадала меньше: Пристли описывал их как «разболтанных, легкомысленных, потрепанных бабочек задних дворов».