Новая имперская история Северной Евразии. Часть II

Схожего мнения о неизбежности и необходимости социального неравенства (при равенстве всех перед законом) придерживался и Вольтер, писавший: «не неравенство тягостно, а зависимость». Получалось, что в неструктурированном имперском обществе и нельзя было ожидать развитой гражданственности в смысле коллективной социальной солидарности. Исправляя этот изначальный структурный дефект, в апреле 1785 г. опубликовали два пространных документа: «Грамота на права, вольности и преимущества благородного дворянства» и «Грамота на права и выгоды городам Российской империи» (известные как «Жалованная грамота дворянству» и «Жалованная грамота городам»). Первая детально расписывала права и привилегии дворянства (в новом, уже устоявшемся смысле «шляхетства»), окончательно формируя единое сословие, размывая формальные иерархии титулов и древности рода, а также различия между региональными категориями привилегированных слоев. Так, дворянское достоинство было признано за казацкой старшиной украинских земель, включая тех простых казаков, которые к этому моменту занимали выборные должности генеральных старшин, полковников, есаулов, хорунжих, полковых и городских судей, сотников. Одновременно, в новое всеимперское дворянское сословие были включены аристократы-мусульмане и даже «служилые татары» — беспрецедентный шаг для европейской монархии. «Жалованная грамота городам» таким же образом из мозаики социальных групп больших и малых городов, на бывших землях ВКЛ и в Сибири, пыталась сформировать единый феномен «имперского города», населенного тремя универсальными сословиями: дворянами, купцами и «среднего рода людьми» — мещанами. Была подготовлена и третья грамота — государственным крестьянам, но по различным политическим соображениям она не была опубликована.

Вместе с «Учреждением» о губерниях 1775 года эти акты закладывали основы обновленной Российской империи как «правомерного» государства. Не случайно документы городам и дворянам юридически определялись в тексте как «жалованные грамоты»: «грамота» звучала архаично в конце XVIII века, но это была буквальная калька английского «билля» (от libellus на средневековой латыни — первоначально «рукопись, грамота»). Не иначе, Екатерина II рассматривала эти законы как аналог английского Билля о правах 1689 года, «Акта, декларирующего права и свободы подданного и устанавливающий наследование Короны», важного элемента английской неформализованной конституции.

Необходимо упомянуть и еще один важный элемент «екатерининской конституции».

Еще в 1773 г. от имени Священного Синода («министерства религии») был издан указ с длинным названием, официально провозглашавший государственную политику веротерпимости: «О терпимости всех вероисповеданий и о запрещении архиереям вступать в дела, касающиеся до иноверных исповеданий и до построения по их закону молитвенных домов, представляя все сие светским начальствам». Вторая половина названия подчеркивала «просвещенческое» понимание свободы (в данном случае, вероисповеданий) как всеобщее подчинение закону, а не другому субъекту (другой конфессии). Ничего подобного не существовало на родине просветителей, ни в законодательстве, ни на практике: во Франции еще в 1752 году была предпринята очередная попытка окончательно извести гугенотов (протестантов), объявив недействительными все крещения и браки, совершенные их духовенством. В 1762 г. торговец из Тулузы Жан Калас подвергся мучительной казни колесованием по надуманному и предвзятому приговору суда — как гугенот в католическом государстве. Только в 1787 г. гугеноты были уравнены в правах с католическим населением Франции — но о признании, к примеру, ислама равноправной конфессией, наряду с католичеством, не могло быть и речи. Лишь прусский король Фридрих II, которым в молодости восхищалась будущая императрица Екатерина, заявил еще в 1740 г.:

Все религии равны и хороши, если их приверженцы являются честными людьми. И если бы турки и язычники прибыли и захотели бы жить в нашей стране, мы бы и им построили мечети и молельни.

Пруссия действительно демонстрировала высочайшую степень толерантности к самым разным христианским конфессиям и к иудеям, однако своих мусульман и язычников в ней, в отличие от России, почти не было. Екатерина же не остановилась на разрешении строительства мечетей и отправления обрядов, что свидетельствует о том, что двигали ею не абстрактные «правозащитные» соображения.