Новая история денег. От появления до криптовалют

Но будто в укор человеческой самоуверенности: только одно вылечишь, как заболит другое. В последние годы как грибы после дождя принялись вырастать пенсионные фонды и фонды частного инвестирования (Private equity) и взаимных инвестиций (mutual funds), прочие финансовые организации, страховые компании и тому подобное. Вместо того чтобы играть традиционную роль кредитора последней инстанции для коммерческих банков, центробанки стали все чаще выходить на рынки капитала напрямую, без посредников, выступая в роли так называемых маркетмейкеров последней инстанции. Интервенции ФРС США на кредитных рынках измеряются в небывалых суммах — в триллионах долларов. Можно проследить постепенный рост американских рынков капитала с 40-х и 50-х годов прошлого века, когда мешки с деньгами, собранными такими финансистами, как управляющие паевыми фондами, становились все более объемными. 80-е годы стали эпохой массового выпуска компаниями и корпорациями долговых обязательств, особенно так называемых мусорных облигаций (см. Глоссарий). С того же периода начинается бурный рост кредитования домашних хозяйств, на этой почве выросла новая финансовая технология секьюритизации (см. Глоссарий), с пакетированием кредитов и опционов как формы обеспечения особого типа облигаций. Чрезмерное увлечение такого рода замысловатыми финансовыми продуктами с мутной структурой в конце концов стало одной из главных причин краха 2007–2009 годов. После этого власти поняли: свободу банков заниматься дилерством и спекуляциями надо как-то ограничить. Законодательство, принятое во многих странах, включая Закон Додда-Франка в США, вступивший в силу в 2010 году, и национальные и международные нормы регулирования, такие как Базельская система, заставили банки избирать более осмотрительную стратегию развития, финансировать свою деятельность за счет большего объема капитала и вообще меньше рисковать. В результате американские банки сейчас имеют на своих балансах почти два триллиона долларов основного капитала, что почти в два раза больше, чем в 2007 году. Раньше традиционные банки не очень-то торопились с внедрением новых технологий. Почему? А потому, что им и без того было хорошо. Они были, что называется, вертикально интегрированы, то есть занимались и выдачей кредитов, и мониторингом, и возвращением выданных клиентам кредитных средств, и соответственно принимали связанные с этой деятельностью риски на свои балансы. И это давало им колоссальное преимущество. Теперь новые меры регулирования ослабили конкурентные преимущества банков. По мере того как банки становились все менее готовыми рисковать, небанковские финансовые организации, часто технологически продвинутые, наращивали свою активность, стараясь заполнить образовавшиеся пустоты. Из общего объема долговых обязательств, которые компании нарастили с 2012 года, совокупность кредитов, выданных банками, увеличилась всего на два процента ВВП, а небанковского сектора — на шесть процентов. Именно рынки небанковского капитала профинансировали основную часть прироста корпоративных долговых обязательств. Но слаще ли хрен редьки? Что, если шоки посткоронавирусного кризиса вызовут коллапс этого, нового, храброго финансового мира? Не вызовет ли это новой рецессии или даже полноценной депрессии? И что толку тогда, что традиционные банки окажутся лучше защищены от шока?

Каждый новый кризис не похож на другой. Прошло каких-нибудь десять лет после предыдущего, и пандемия COVID-19 парализовала на этот раз так называемую реальную экономику: остановились промышленные предприятия (хотя пищевая промышленность продолжала работать и даже нарастила обороты), торговля (не считая супермаркетов) и сфера услуг понесли тяжелейшие потери. Эти травмы, казалось, были «несовместимы с жизнью». Но на помощь пришло расщедрившееся государство. И, кажется, спасло экономику, предотвратило катастрофу. Но какой ценой?

Конец полетов наяву

Представьте себе чистое небо над головой. Облачка, солнышко, и никаких самолетов (кроме сверхзвуковых истребителей, оставляющих редкие белые бороздки где-то совсем высоко и далеко от земли). И никакого больше оглушающего рева двигателей вблизи разросшихся огромных аэропортов. Фантастика? Ну почему же. В течение нескольких месяцев — с марта по июль 2020 года я не слышал ни одного авиамотора в небесах, а ведь в обычные времена над нашим городком на берегу Ла-Манша самолеты из Европы пролетали несколько раз за час, с раннего утра до позднего вечера. И только 7 июля я вдруг услышал начавший было забываться звук. Ура? Нормальная жизнь возвращается? Ну это как сказать…