Новая холодная война. Кто победит в этот раз?

Но в 1996 году обыватель видел не это, а совсем другое: власть начинает признавать и исправлять собственные ошибки — значит, демонстрирует способность меняться к лучшему. Почему бы в таком случае не проголосовать за нее?

Ельцин победил на выборах, при этом выдвинув программу, абсолютно невнятную с точки зрения экономики и истории. Он пообещал приостановить тот абсолютный беспредел, который уже давно повсеместно творился в стране, навести порядок в основных сферах государственной и общественной жизни хотя бы с точки зрения элементарных человеческих понятий — что такое хорошо и что такое плохо. Так было заявлено, но ничего этого сделано не было. Многочисленные громкие обещания очень быстро забылись. К власти пришли люди, которых даже западниками назвать нельзя, поскольку они были просто какими-то гипертрофированными либералами. Среди них — покойный Борис Немцов, также покойный Борис Федоров, ныне здравствующий Анатолий Чубайс и еще многие-многие другие, исповедующие те же разрушительные идеи. Они искренне полагали, что вот как раз сейчас наступает момент, когда России предстоит сделать решительный шаг, целиком и полностью разорвать пуповину, связывающую ее с Советским Союзом, и вырваться наконец на подлинно демократические позиции.

Беда в том, что общество уже совершенно не понимало, куда ему идти, а самое главное — зачем. Пропаганда американских ценностей, которая лилась буквально из каждого утюга, начала вызывать серьезное недовольство, грозившее в скором времени перерасти в недовольство вселенское. Люди постепенно начали понимать: эксперимент с превращением России в демократическую страну длится уже несколько лет, и каков же результат? Никаких улучшений не происходит, наоборот, у россиян появляется все больше и больше проблем, о которых они раньше и знать не знали. Ситуация с каждым годом ухудшается, в то же время американские друзья, в первую очередь американские журналисты, которых вдруг стало очень много в России, говорят и пишут, что все так и должно быть, все идет правильно.

И вот тогда в обществе впервые зародился вопрос — пока он был очень скромно сформулирован, но главное, что он все же прозвучал, — все ли мы делаем правильно? Подходит ли для России либеральная западная модель? Иначе говоря, не совершаем ли мы страшную ошибку, расплачиваться за которую придется и нам, и нашим потомкам?

Параллельно общество, насмотревшись на представителей западных миротворческих организаций и всевозможных международных экспертов, занимавшихся мирным урегулированием в Чечне, начало задаваться еще одним очень неприятным и очень болезненным вопросом, о котором я уже говорил чуть раньше: хорошо, войну в Чечне остановили, но проблема с террором никуда не делась. Более того — начался экспорт террора на прилегающие территории, например в Дагестан, в Ингушетию, в Кабардино-Балкарию и так далее. Уже непонятно, каким образом можно остановить этот губительный процесс, расползающийся, как раковые метастазы, по всему Северному Кавказу и превращающийся в серьезную угрозу для всей страны. Появился риск вовсе потерять северокавказский регион.

Все это вызывало закономерные вопросы к власти. А власть ничего внятного ответить не могла, поскольку достижение перемирия и так далось ей очень непросто.

Ситуация в экономике лучше не становилась. Правительство младореформаторов — как их называли в середине 1990-х, «мальчики в розовых штанишках» — уже показали, что руководить страной они не способны. То беззастенчивое передергивание, к которому они прибегали при описании ситуации в России, стало вызывать в обществе откровенное отторжение. И ладно бы только по отношению к собственному правительству — это еще можно было бы пережить. Беда для младореформаторов и демократов заключалась в том, что ненависть общества уже начала перекидываться на Соединенные Штаты Америки — а вот этого допустить было никак нельзя. Почему? Потому что всякий раз, когда у общества в России появляется некое подобие национальной идеи, это означает сплочение страны, а сильная Россия — это последнее из того, что было нужно США.