Новая холодная война. Кто победит в этот раз?

Символично, что именно в этот момент происходит очередная рокировка в российском правительстве. На пост премьер-министра назначается человек, имя которого тогда было известно, пожалуй, только журналистам и, может быть, людям, особенно пристально следившим за политическими событиями, — Владимир Владимирович Путин. Не буду скрывать, что многие тогда считали, что ему в ближайшее время придется повторить судьбу своего предшественника — Степашина — и что скоро он будет отправлен в отставку.

Но тут последовал второй за полгода сокрушительный удар по обывательскому сознанию. Да, конечно, террористические акты случались в Москве и раньше — и в 1996 году в метро был взрыв, и еще примеры были. Но они воспринимались скорее как случайность, никто не пытался увидеть в них закономерное развитие событий.

Взрывы в Гурьяново и на Каширском шоссе сделали для пробуждения духа страны не меньше, а может быть, даже больше, чем бомбардировка Югославии.

Для меня это личная история — я работал на местах обоих терактов. Тела погибших выкапывали из-под развалин в нескольких метрах от меня. Я вел репортажи с прямым включением в эфир, и передать весь ужас тех событий было невероятно сложно. Пожалуй, невозможно подобрать слова, способные отразить то состояние ступора, в которое было повергнуто все российское общество. И вот тут прозвучал призыв к мести. Путин — и за это ему многие говорили уже тогда «спасибо» — проявил лучшие качества русского государственного деятеля.

Началась вторая чеченская кампания, которая протекала совершенно по другому сценарию, нежели первая. Ее символом стали крылатые слова Владимира Владимировича — «где найдем террористов, там их и замочим». Люди убедились, что речь идет вовсе не о rebels, не о повстанцах, а о подонках и негодяях, которые убивают мирных жителей — и за это их должна постигнуть кара, соответствующая их злодеяниям. Общество молниеносно перестроилось, причем не с точки зрения собственного позиционирования в отношении кого-то — здесь многое осталось по-прежнему. Оно перестроилось ментально, оценило, кем является оно само. Общество могло бы сказать о себе словами Сильвио, героя пушкинской повести «Выстрел»: «Он всегда шутит, графиня… Однажды дал он мне, шутя, пощечину, шутя прострелил мне вот эту фуражку, шутя дал сейчас по мне промах; теперь и мне пришла охота пошутить».

Этот черед «пошутить» пришелся как раз на самый конец 1999 года. Началась наиболее яркая фаза антитеррористической кампании в Чечне, и мне кажется, что русское общество вложило туда всю свою злобу, накопившуюся за последние десять лет. Те люди, которые по поведенческому образцу 1994–1995 годов начали было говорить, что нельзя так относиться к ситуации в Чечне, надо снова садиться за стол переговоров и искать общий язык с сепаратистами, теперь воспринимались совершенно иначе. Запад в тот момент попытался разыграть привычную карту, продолжал действовать по прежней схеме. Телекартинки с антивоенных митингов, заявления специально подобранных прозападных политиков должны были показать всему миру, что Россия просто временно впала в скверну, в заблуждение, и со временем обязательно вернется на единственно правильный демократический путь развития. Якобы на самом деле российское общество по-прежнему полно решимости двигаться в сторону западной цивилизации.

Это был роковой просчет. Дело даже не в том, что с каждым днем балканской кампании, с каждой пресс-конференцией старшего Милошевича, который был на тот момент послом Сербии в России, общество все больше и больше приходило в себя, на глазах сбрасывая оковы десятилетнего пребывания в интеллектуальном тумане. События, которые произошли в Гурьяново и на Каширском шоссе — взрывы жилых домов, — по сути, поставили вопрос иначе: если против нас идет война, как мы должны поступать? Должны ли мы всеми доступными способами уничтожать врага, который пришел нас убивать, или, наоборот, должны покорно смириться с участью жертвы? И российское общество дало совершенно однозначный и очень жесткий ответ по этому поводу.

На Западе до сих пор бытует мнение, что на самом-то деле общество российское было настроено вполне миролюбиво и толерантно к тем, кто убивал мирных людей, а жесткие заявления — это всего лишь воля Президента Российской Федерации Владимира Путина, который просто поменял некое «целеполагание». Это абсолютная ерунда — Путин и общество заговорили тогда на одном языке. Более того, те слова, что произносил в то время Путин, вполне мог произнести любой человек, живущий в России где угодно — в Москве, в Санкт-Петербурге, в Хабаровском крае, в Краснодарском крае и так далее. Путин просто сформулировал то, о чем думали все, стал выразителем общего настроения. Тем самым он стал первым российским политиком за десять лет, высказавшим жесткое мнение по поводу внутриполитической проблемы.