Новая монгольская империя. Россия-Китай-Иран в геополитике

Поучительные и любопытные письма иезуитов в Китае тоже подчеркивают тот порядок, который царит в империи. Он опирается на эффективные силы полиции, сформированные из военных. Попав в Пекин, иезуиты отмечают, что улицы в городе ровные, прямые как стрела, и что там царит удивительный порядок, несмотря на множество жителей. Полиция действительно очень многочисленна, потому преступления редки: «За несколько лет лишь очень редко мы слышали об ограблениях домов или убийствах людей. Это верно, что мы наблюдаем там столь большой порядок, что невозможно, чтобы эти виды преступлений совершались там с какой-то безнаказанностью».

В Пекине есть комендантский час: «Как только раздается первый удар большого колокола, один или два солдата ходят взад-вперед от одного караульного помещения до другого, как будто прогуливаясь, и постоянно играют на своеобразной трещотке, чтобы люди знали, что они бодрствуют. Они не разрешают никому ходить по ночам, и они спрашивают даже того, кого сам Император послал для некоторых дел. Если его ответ дает им повод для наименьших подозрений, его задерживают и отводят в караульное помещение. Впрочем, отряд в этом караульном помещении должен откликаться на все крики часового, который стоит на посту. Это красивый порядок, который соблюдается с большой точностью, из-за чего мир, тишина, и безопасность царят во всем городе».

Китайский порядок, как и древность персидского государства, следовательно, противопоставляется российскому деспотизму. Впрочем, эта разница в политике, кажется, коренится в обычаях жителей.

Российская дикость против персидской и китайской изысканности

Невежливые и жестокие, грубые и невежественные московиты представляются европейским путешественникам как народ, нечувствительный к цивилизации по причине отсутствия образования и воспитания. Этот дикий характер, кажется, тщательно поддерживался в них от рождения до смерти:

«Ребенка, который еще не приучен к воздуху, которым мы дышим, даже в самый разгар зимы, совсем голого или лишь чуть-чуть прикрытого, относят в общественную баню, где его убивают, когда моют и обдают кипятком. Все поры открываются, все фибры ослабляются, и в этом состоянии, не довольствуясь тем, чтобы подвергнуть его суровости мороза, опрокидывают ему на голову ледяную воду и даже катают его в снегу». Если детей приучают к теплу и к холоду, то это для того, чтобы сделать их «более неуязвимыми к ударам времен года, чем Ахиллеса — к ударам копий и стрел».

Брак почти не смягчает обычаев русских, которые совсем не претендуют на верность: «Муж выгоняет жену из своего дома; она уходит в другой квартал города и там сочетается браком с другим человеком, который тоже ее прогоняет; она берет третьего; этот снова ее бросает; она проходит таким образом через несколько рук, и часто после своих похождений находит возможность примириться со своим первым мужем и счастливо жить с ним».

Здесь пьянство не щадит никого: «Порок пьянства, одинаково распространен у русского народа во всех сословиях, между мужчинами и женщинами, старыми и маленькими, духовными и светскими, выше и ниже, до такой степени, что вид пьяного человека, который валяется в луже — здесь явление обычное».

Люди низкого происхождения не довольствуются тем, что остаются в кабачке, до тех пор пока не оставят там последнюю копейку из своего кошелька, очень часто они там оставляют даже свою одежду. Адам Олеарий сообщает по этому поводу, что, будучи в Новгороде в 1643 году, он часто видел, как эти пьяницы выходили из кабачка, одни без шапки, другие без чулок, без башмаков, и даже без камзола и рубашки. Он увидел между прочим одного, кто вышел без рубашки. Но встретив одного из своих друзей, который направлялся в кабачок, он возвратился туда с ним, и не вышел оттуда, пока не оставил там и свою ночную сорочку. Спустя некоторое время он вышел из кабачка совершенно голым, «прикрывая свое тело пучком цветов, которые он собрал около двери».

Следовательно, не является большим стыдом для мужчин и женщин, и даже для попов, если их увидят пьяными посреди улицы. «Когда женщины с положением в обществе трапезничали вместе, та, которая устраивала этот обед, на следующий день отправила самого старшего из ее слуг узнать новости о тех, кто были там, и смогли ли они найти свой дом и как они провели ночь. Обычный ответ, если они благодарят ее за хорошую еду, что они так веселились в предыдущий день, что они сами не знают, как они смогли найти свой дом». Даже похороны не избегают этого бедствия: после того, как гроб опустили в могилу, люди возвращаются в дом покойника, где для них уже готов ужин, где скорбь часто топят в медах и водке». Короче, в рассказах путешественников, нет ничего более грубого, более варварского и невежливого, нежели эти люди.