Новая надежда России

– Тут уже Надя перепугалась, аж на мне повисла, разве что не закричала. Мне самому нехорошо стало, но я присел и присмотрелся получше: нет, слава богу, не труп, просто валяется костюм вроде водолазного, с круглым шлемом, только зеленый и весь из резины. Очень старый, весь растрескался и к полу прикипел. Ладно, отдышались, и потащила меня Надя дальше. Прошли несколько комнат, там опять этот… кессон или пропускник, не знаю, как точно называется – с двумя дверьми напротив друг друга. А за ним – широкий, прямой коридор, уходящий в обе стороны, вроде бы даже чистый и почти без пыли. Но тоже темный – над дверью лампочка одна-одинешенька светит, а что в концах коридора – не видно. Двинулись налево, я только на краске рядом с выходом крестик нацарапал ножом, чтобы не пропустить, когда назад возвращаться будем. А Надя мне говорит: ты под землей крест лучше не рисуй, а то придёт на него кто не надо… Я только рукой махнул, не до суеверий. Коридор длинный, тянется и тянется, лампочки на потолке редкие, но кое-как дорогу освещают. Запустение и тишина полные, только вода капает вдали. По стенам коридора двери, только все запертые, и что там – неизвестно. Только одна поддалась, но за ней уже такая темень непроглядная была, что внутрь соваться побоялись – посветили снаружи фонариком, ничего не разглядели. Коридор повернул направо, потом ещё раз, и ещё, а мы идем и идем, и конца-края не видно. Тут Надя говорит: смотри – вот твой знак у двери, значит мы кругом прошли и к тому же месту вышли. Я ей отвечаю: ну и замечательно, давай отсюда убираться, и так уже насмотрелись по самое не могу. Она говорит, нет, подожди, пойдем ещё раз в ту дверь открытую сходим, посмотрим получше. Я её чуть не прибил за упрямство… но лучше бы всё же утащил назад – если бы знал тогда, что дальше будет.

Вернулись к этой двери. Зашли, светим-светим, ничего понять не можем – нет стен вокруг, только совсем уж тут тоскливо и неуютно, и запах такой мерзкий… не знаю даже, как описать. Как от больной собаки. Потом присмотрелись и ахнули – там огромный такой зал, длинный и широкий, и стены у него на месте, только все черные и обгорелые, и потолок закопченный, с лохмотьями черной краски, и пол залит черной водой, всё черное, поэтому и света от фонарей не видно было. Тут я уже прямо говорю: всё, хорош, пойдем отсюда, и побыстрее, а эта егоза отвечает: нет, смотри – там ещё дверь в конце зала, пошли туда. И попрыгала по обломкам кирпичей, которые из воды торчали. Я, когда её догнал, она уже за дверью исчезла и вдруг как заорет! Я, как бешенный, внутрь, сердце колотится, а там такой же зал – весь выгоревший насквозь, только у стен какие-то шкафы оплавившиеся стоят, и вот Надя стоит у одного такого шкафа и трясётся вся. Я подбегаю прямо по колено в воде, а там, в шкафу – который не шкаф даже, а что-то вроде клетки – скелеты, только не человеческие, а кривые, с маленькими черепами, непропорциональные. И во всех шкафах такие же. Я потом в атласе такие видел – обезьяньи. Только на картинке они чистенькие и беленькие были, конечно, а там… Ну, сама понимаешь… Это жуть как мерзко.

Я Надю оттащил от шкафа, схватил, чтобы успокоить, а она, хоть и дрожит, вывернулась и снова говорит: смотри! – и на дальнюю стену фонарем показывает. Я думал, там опять какая-то гадость, но нет: просто здоровенный пролом в стене, прямо напротив той двери, в которую мы вошли. Надя выкрутилась из моих рук, и туда, но уже тихонечко, осторожно. Заглянула в дыру эту, и только присвистнула. Я подхожу, чтобы снова её назад тащить, а там…

Ну вот представь себе: здоровенная канава, метров пять шириной, далеко внизу в вода стоит и кучи мусора валяются (там же и железная дверь валялась, которая когда-то вместо пролома была), сверху и по бокам пустота, куда фонарики уже не достают, а спереди, через канаву – сплошная стена, плавно загибающаяся в стороны. Как будто мы стоим на внутренней поверхности шара, а перед нами ещё один шар – поменьше, конечно, но тоже огромный, подвешенный на железных растяжках вроде амортизаторов от мотоцикла, только во много раз больше. Представила? И от дыры, на краю которой мы стоим, до шара впереди проброшен металлический мостик – он когда-то, наверное, прямо стоял, но, когда стену ломали, рухнул вниз, а потом его снова на место вернули вкривь и вкось. А напротив нас, на другом конце мостика – снова дверь, и за ней уже совсем темно. Надя смотрит на меня: идем? Куда деваться, пошли и туда. Только я её веревкой примотал к себе, чтобы не свалилась куда.

Мост вихляется, скрежещет оторванными железками, но держит. Сначала моя подружка прошла на веревочке, как более лёгкая, следом я.