Новая надежда России

Мне было всё равно – вместе, так вместе. Выяснилось, впрочем, что девушка совсем не стремится к одиночеству: на протяжении всего пути, стоило мне выйти в кабину или отправиться на кухню, она тут же собиралась вместе со мной. Чаще просто сидела рядом и молчала с независимым видом, иногда ругалась вполголоса, но бывало, что и начинала рассказывать разные истории из своей жизни, порой довольно необычные и интригующие. По вечерам, пока вездеход упрямо двигался по курсу, мы сидели с ней в своем единственном «купе», смотрели в темное окно или на огонек угольной печки-буржуйки, которую предусмотрительные конструкторы машины решили добавить к общему отоплению – видимо, для уюта, и разговаривали о всякой ерунде.

– Так страшно вокруг, – жаловалась Надя, – только снег, чернота, и минус тридцать за окном. И еще, поди, белые медведи. А если эта хрень на гусеницах сломается? Мы не замерзнем?

– Медведи живут не в тундре, а в океане, на льдах. Тут им жрать нечего.

– Как это нечего, а мы?

– Я боюсь, ты не слишком питательная, медведь будет недоволен. И вообще, с чего ты взяла, что у нас что-то сломается?

– Не знаю, просто жутко как-то… Как в детском лагере, когда тебе в темной спальне рассказывают разные истории. Ты бывал в лагере?

– Сто раз.

– И я тоже… Давай тогда страшилки рассказывать друг другу?

– Тебе же вроде и без того страшно?.. Да я ни одной и не помню, – признался я.

– Я тоже. Но у тебя же наверняка что-нибудь ужасающее в жизни случалось? Вот и расскажи из жизни.

– Хм… Даже не знаю. Ну вот, хочешь, я расскажу тебе про хорошую девочку Надю и короля подземного царства?

– Это про меня, что ли?

– Да нет, про другую.

– А! Про эту твою… тили-тили-тесто, жених и невеста… Ну давай, рассказывай, послушаем от нечего делать.

– Хм. Ну вот. Когда я был маленький – ну, как маленький, лет четырнадцать мне было, – родители часто отправляли нас в лагеря вместе. Чтобы мы присматривали друг за другом, и не творили всякой фигни. Но мы, естественно, вдвоем только ещё активнее… скажем так, искали приключений. Вот том лагере, например, в паре километров за территорией были развалины какого-то советского института. Сами здания стояли целые, но всё крапивой заросло по пояс, и ни души там не было. И все ребята тайком туда бегали, чтобы что-нибудь стащить – не ценное, а так, для интереса. В основном противогазы притаскивали, пробирки какие-то, иногда – сломанные приборы… Вот и мы с Надей договорились там полазить, посмотреть. Собрались вечером, после отбоя, днём никак не получалось. Фонари взяли, даже веревки раздобыли, котлет с ужина захватили, чтоб собак прикармливать, и пошли.

До места добрались быстро – никто нам не встретился, и луна была полная, дорогу хорошо освещала. Залезли через дырку в заборе, посмотрели один корпус – пусто совсем, ничего интересного, второй, третий – то же самое. Все разграблено до нас, полностью. Сначала довольно неуютно было, а потом уже присмотрелись, и стало скучно – время позднее, устали совсем, а так ничего и не нашли. И тут луна за тучу зашла, совсем стемнело, а мы в это время на крыше были, оттуда далеко видно. Надя говорит – вон, в углу, у забора, огонёк горит – вроде как в будке окно светится, но слабо-слабо. Пойдем, говорит, посмотрим… Я подумал, что это сторож, хотя наши, кто тут сто раз всё обошел, говорили, что никакой охраны нет и отродясь не было. Но на всякий случай пошли мы тихо, осторожно, подходим поближе, и видим, что никакая эта не будка, а маленькая дверь под козырьком в кустах, и от нее лестница уходит вниз, как в подвал. И там, в глубине, лампочка мигает. Про эту лестницу нам никто не рассказывал, Надя тут же загорелась – давай, говорит, спустимся, там ещё никого не было, значит, всё нетронутое осталось. Я её даже отговаривать не стал – самому интересно, хотя раз свет, значит и люди, а раз люди – значит, опасно. Но я уже тогда людей не очень боялся…

Чтобы соответствовать выбранному жанру «очень страшной истории», я сменил свой обычный небрежный быстрый тон на глухой, распевный: