– Мы-то сначала думали, что это подвал от корпуса, который уже снесли, или бомбоубежище. Но когда начали спускаться, стало ясно, что там что-то совсем необычное. Сама лестница была самая простая, как в подъезде у дома – только замусоренная и без окон, и уходила страшно глубоко. Я принялся считать пролеты, дошел до сорока, потом сбился. Помню, подумал ещё: как же мы обратно подниматься будем… А Надя ничего такого, видимо, не думала, всё ей было нипочем: скакала вприпрыжку все ниже и ниже, даже пришлось её попугать немного, чтобы шла поосторожнее и шею не свернула на ступеньках. Не видно было ни черта, лампочки через два-три пролета светили, остальные перегорели давно. В конце концов дошли до самого низа, минут пятнадцать спускались, не меньше. Там коридор тоже с одинокой лампочкой, в конце – гермодверь, я такие раньше только в кино видел – толстая, высокая, ржавая насквозь, и распахнута настежь, на одной петле болтается. Тут Надя как заорёт: на пороге крыса сидит, тощая такая, и на нас нагло смотрит, совсем не боится. Я думаю, раз крыса, значит точно живые тут есть, иначе что бы она тут жрала? Кинул в неё камнем, она исчезла.
Зашли внутрь, там новая железная дверь, поменьше и с длинной ручкой, как весло. Но тоже незапертая: мы вдвоем эту рукоятку смогли приподнять, затвор лязгнул, и дверь приоткрылась. Грохоту было… там такое эхо, что мы чуть не оглохли. Даже испугались, что если нас ловить собираются, то теперь для этого самое время, после такого-то шума. Но, конечно, никого там не было. Ну, в смысле, это мы пока так думали…
Я сделал паузу, чтобы моя собеседница осознала весь ужасный смысл последней фразы, и отхлебнул чаю. Девушка молчала, но не похоже было, что моя история слишком её пугает. Пора было сгустить краски и подсыпать саспенса:
– Зашли мы за эту дверь, и оказались в крохотном тамбуре, вдвоем еле поместились: и спереди дверь, и сзади такая же. И та, что перед нами, уже заперта – ручка никак не поддается. Я думаю: ну и прекрасно, отличный повод повернуть назад и лица перед девчонкой не потерять, но тут она говорит: я читала, что это за штука, давай-ка закроем ту дверь, через которую зашли. И тянет её на себя. И мы оказываемся в полной темноте и духоте в этой малюсенькой конурке, где вдвоем не развернуться, и даже фонарь из кармана вытащить сложно, и начинаем там барахтаться. Надя мне шепчет: не пихайся, балбес, берись снова за ручку и тяни вверх. И действительно, получилось: как только первая дверь оказалась запертой, вторая сразу же открылась. Надя объяснила, что это такое специальное устройство, чтобы сразу обе двери не были насквозь открыты, как на подводных лодках. Мог бы и сам догадаться.
За этой второй дверью начался лабиринт из комнат – тесных и высоких, как стаканы, и кучей проходов между ними. Все стены и пол в кафеле, старом, растрескавшемся, зачем-то ванна ржавая-прержавая стоит, над ней душ, с которого коричневые потеки, как сталактиты, свисают, брр… В углу унитаз, до краев чем-то черным залитый, вдоль потолка трубы – раздутые, со облезшей изоляцией, между ними лампы рабочие кое-где еще остались. И желтый мерцающий свет. И в этом свете заходим осторожно в очередную комнатку, а там тело поперек прохода!
Я специально не глядел в сторону девушки, но, конечно же, внимательно следил за ее реакцией – и не без удовлетворения заметил, как она вздрогнула и издала коротенький звук, похожий на мышиный писк. Надо было дожимать.