Новая весна

Он гневно вскочил на ноги.

— Умопомешательство! — воскликнул он. — И сколько лунатиков в этом городе?

— Папа, мы насчитали сто девяносто, но, может, их больше.

— Похоже, ты немало знаешь об этих допущенцах.

— Сэр, я изучал их в течение всего прошедшего месяца.

— Изучал? А мне не сказал ни слова?

— Полученные нами данные были лишь приблизительными. Мы должны были узнать побольше, прежде чем…

— Побольше? — проревел Саламан. — В городе словно бубонная чума распространяется безумство, а вы должны узнать об этом побольше, прежде чем решиться сказать мне о том, что такое существует? И я был вынужден оставаться в неведении? Почему? И сколько? Сколько?

— Отец, дули черные ветры, и мы чувствовали…

— А, теперь я понял. — Сделав шаг вперед, он ударил Амифина по щеке. Голова принца запрокинулась назад. Несмотря на крепкое телосложение, Амифин едва устоял на ногах под тяжестью удара. На какое-то мгновение глаза молодого человека вспыхнули яростью, но он сдержался, тяжело дыша и потирая ушибленное место, и отступил от трона. Он смотрел на отца взглядом полным недоумения.

— Вот как оно начинается, — спустя несколько минут абсолютно спокойно проговорил Саламап. — Старик считается таким неустойчивым, таким легко доводимым до сумасшествия, что во время трудного сезона его держат подальше от важных событий, происходящих в городе, чтобы они его особо не расстраивали и чтобы он не предпринял непредсказуемых действий. Вот оно, начало: старика оберегают от мрачных известий в то время года, когда он, по общепринятому мнению, поведет себя опрометчиво. Следующим шагом будет то, что его начнут оберегать от малейших неприятностей, чтобы он вообще никогда не расстраивался? Он может оказаться опасным, если каким-либо образом встревожится, пусть даже чуть-чуть. И через некоторое время принцы соберутся и решат между собой, что он стал таким придирчивым и непостоянным, что ему нельзя доверять даже в хорошую погоду; и его с самыми милыми извинениями мягко сместят с трона и поселят под охраной в каком-нибудь небольшом местечке, 6 то время как Трон Харруэла займет его старший сын и…

— Отец! — сдавленным голосом воскликнул Амифин. — Все это неправда! Клянусь всеми богами, что подобные мысли не приходили в голову ни одному из…

— Успокойся! — прогремел Саламан, подняв руку, словно собирался его ударить еще раз. Он сделал яростный жест в сторону стражи тронного зала: — Вы… вы… немедленно проводите Амифина в северную тюрьму и держите его под стражей, пока я не не пришлю распоряжений относительно его дальнейшей участи.

— Отец!

— Пока ты будешь сидеть в своей камере, у тебя будет предостаточно времени осознать свои ошибки, — заявил король. — А я пришлю тебе соответствующие материалы, чтобы ты смог подготовить полный рапорт об этих сумасшедших допущенцах, где расскажешь мне обо всем, о чем трусливо, а может, предательски молчал, пока я кое-что не вытряс из тебя сегодняшним утром. А есть и большее: я уверен, что есть большее. И ты расскажешь мне обо всем. Ты меня понимаешь? — И он махнул рукой:

— Уведите его.

Амифин бросил на него ошеломленный и озадаченный взгляд. Но не сказал ни слова, так же как и не стал сопротивляться, пока охранники, не менее удивленные, чем он, выводили его из зала.

* * *

Саламан снова сел. Он откинулся назад на гладкий обсидиан и глубоко вдохнул, пытаясь восстановить дыхание. Несмотря на все крики и ярость, он обнаружил, что теперь без особых усилий возвращается в состояние любопытного богоподобного спокойствия, которое охватило его на рассвете в его павильоне.

Но его рука все еще дрожала от удара, который он нанес Амифину.

«За одну ночь- я ударил своих сыновей», — подумал он.

Он не мог вспомнить, чтобы когда-нибудь бил кого-нибудь из них, а тут за несколько часов — сразу двоих, мало того, он еще сослал Амифина в тюрьму. Да, сказывалось влияние черных ветров. Но Битерулв нарушил запрет на посещение павильона. Возможно, он решил, что раз однажды ему это было позволено, то он сможет повторить это в любое время. Амифин тоже — что за наглость молчать о допущенцах! Это было прямым нарушением долга, за что следовало наказать, даже если это один из принцев.

И все же, ударить нежного Битерулва… и уравновешенного, способного Амифина, который, не исключено, в один прекрасный день станет здесь королем, если с его братом Чхамом произойдет какое-либо несчастье…

Ну ничего. Они должны простить ему это. Он их отец; он их король. А черные ветры все дули.

Саламан откинулся назад и лениво погладил подлокотники трона. Его сознание было спокойным, но в то же время мысли, планы проносились в нем словно яростные штормы, один за другим. Он делал неожиданные выводы. Он видел новые возможности. Так эти допущенцы жаждали мученичества? Хорошо. Хорошо. Очень скоро мы найдем применение нескольким мученикам. Если мучение — это то, что они так любят, то они получат муки. И в этом и мы, и они будут правы.

Ему надо побеседовать с лидером этих допущенцев.

За дверями зала послышались какие-то звуки.

— Принц Фа-Кимнибол, — объявил герольд.