Новая весна

Из-под кирпичной арки показались трое мужчин – грузные и небритые, в грубых куртках, такие и им подобные проводят дни напролет в тавернах или общих залах гостиниц. Несомненно, тут им не место, никто не позволит им бродить по дворцу. Краска бросилась ей в лицо еще до того, как они заметили ее и принялись с вожделением разглядывать. Пялиться на нее! В душе вскипел гнев, но Морейн погасила его. Спокойствие. Увереный шаг, не торопясь, но и не мешкая. Должно быть именно так. Она не знала почему, но только так и должно быть.

Один из мужчин провел пальцами по своим сальным волосам, словно бы их причесывая, но эффект оказался обратным. Другой оправил на себе потрепанную куртку. Они не спеша двинулись к ней со слащавыми ухмылками на лицах. Морейн не боялась их, ее лишь жгло осознание того, что эти... эти наглецы видели ее без клочка одежды – без единого клочка! Однако она не осмеливалась направлять, пока не достигла звезды. Абсолютное спокойствие и ровный шаг. Глубоко запрятанный гнев бурлил и силился вырваться, но она загнала его еще глубже.

Нога коснулась медной звезды, и Морейн едва не охнула от облегчения. Но вместо этого она повернулась лицом к трем грубиянам, обняла саидар и принялась свивать пряди Воздуха в требуемое плетение. Плотная стена Воздуха, в три шага высотой, поднялась вокруг них. Морейн безжалостно замкнула ее. Это разрешено. Стена зазвенела, как стальная, когда один из мужчин ударил ее кулаком.

Шестиконечная звезда сияла на кирпичной кладке на верхушке той самой арки, из-под которой вышли мужчины. Морейн была уверена, что раньше ее не было, однако сейчас звезда несомненно была там. Идти ровным шагом мимо стены Воздуха оказалось нелегко, и она порадовалась, что не отпустила Силу. Судя по доносившимся изнутри крикам и проклятиям, мужчины пытались выбраться наружу, карабкаясь друг другу на плечи. Но и сейчас она не боялась их. Ей только не хотелось, чтобы они вновь увидели ее обнаженной. Кровь опять прилила к щекам. Было очень трудно не ускорить шаг, но Морейн сосредоточилась на этой задаче, на том, чтобы лицо ее оставалось спокойным и безмятежным, какой бы на нем ни пылал румянец.

Пройдя под аркой, она повернулась, готовая...

Свет, где она оказалась? И почему она... раздета? Почему удерживает саидар? Встревожившись, она отпустила саидар, хотя и неохотно. Она знала, что в том пустом внутреннем дворике завершила первое плетение из той сотни, которую должна была сплести. Она знала лишь это, и не больше. И еще то, что должна продолжать.

К счастью, какая-то одежда лежала на полу прямо под аркой. Платье было из грубой толстой шерсти, чулки кололи кожу, однако все подошло так, словно подобрано специально для нее. Даже тяжелые кожаные башмаки. Они были безобразны, но она надела их.

Это было очень странно, ведь позади Морейн лежало что-то вроде дворцового внутреннего дворика, но теперь она шла по лишенному дверей коридору, из грубых каменных плит. Высоко над головой к стенам металлическими скобами крепились светильники. Больше похоже на какую-то крепость, а не на дворец. Не может быть, чтобы в коридоре совсем не было дверей – такого не бывает. Она должна идти вперед, и это значит, что в конце концов она должна куда-нибудь прийти. Но еще более странным, чем коридор, оказалось то, что открылось за единственной дверью в дальнем конце.

Перед Морейн предстала крохотная деревенька – дюжина крытых соломой домиков и ветхих амбаров, очевидно заброшенных из-за ужасной засухи. Покосившиеся двери скрипели на петлях, ветер нес пыль по единственной улице под безжалостным полуденным солнцем. Жара молотом ударила ей в лицо; не успела Морейн пройти и десяти шагов, как уже совершенно промокла от пота. Тут она порадовалась, что на ней крепкие башмаки: будь она в туфлях, каменистая земля жгла бы ей ноги. Единственный сложенный из камня колодец высился посреди того, что некогда, видимо, называлось лужайкой. Теперь это был клочок засохшей земли с торчащими тут и там пучками сухой травы. На потрескавшихся зеленых плитках, которыми был вымощен пятачок вокруг колодца, – когда-то, стоя на них, люди набирали воду, – кто-то нарисовал красной краской шестиконечную звезду; теперь краска поблекла и облупилась.