добуду в этих грустных упражненьях,
но страх заняться делом настоящим
меня смущал. Я в точности проник
в суть преступления, так превзошёл
специалистов я чутьём, умом,
и вычислил виновных и оставил
их на свободе, в тишине безвестной -
и знание о них мне бесполезно.
12.
Твой час настал - к тебе вломился в дом,
ты на звонок открыла не спросив,
кто там такой за дверью. Равнодушно
пустила, не бороться же в подъезде
и не кричать. Халат бордовый, старый
ты запахнула зябко, руки тонки,
спокоен голос, строгие черты
бледны и ненакрашены, ты встала
к стене, ты запрокинула лицо,
намеренно, чтоб не смотреть, не видеть
меня, как будто нет здесь на кого
взор навести - есть только надоевший,
обрюзгший, в треволненьях располневший,
есть старый неприятель, есть докучный
преследователь, есть несчастный случай -
столкнуться с ним в дверях. Чего смотреть?
И сколько и за что его терпеть?
13.
И я вошел - мне было тошно, дурно,
я только мог хамить и пасовать
в присутствии твоем - вот выбирал,
с чего начать, то и другое плохо,
мне не хватало воздуха для вздоха,
хоть стань рядом с тобой молчать и ждать,
бледнеть и думать ни о чем, скучать,
рассматривать узоры на обоях,
как неуютно, грустно нам с тобою.
14.
убийство Паши. -
Не в этом дело... На, держи. -
15.
А... то же мне проблема наклониться,
да руку протянуть, да там нашарить
в чреватой поддиванной пустоте
мигающий и дергающийся
брусок. -
тебя бы погубил малейший "звяк".
16.
Со мною выпьешь? -
Не находили разговору тем.
17.
Вдруг ты заговорила, так спокойно,
так медленно, так отстраненно, так
продуманно, как будто голос горя
не бурей разгулялся на просторе,
но веял тихой правдой над землей,
почти что примиряющий. Был голос
так чист, как только может святость, бедность
собою оглашать пустую местность.
18. Ирина.
Ты должен знать, как я жила, болела,
терпела. Предала меня моя
судьба или сама я предала
судьбу. Ну, это, впрочем, как обычно
в несчастной, глупой человечьей жизни,
немногие, кто может по-другому,
я не из их числа. Любви хотелось
прекрасной, чистой - где она любовь?
Не с вами же в блудливой потной таске
любовничками, не с таким-то мужем
и не с такой холодной вязкой кровью,
тонуть в которой всем моим усильям...
И почему вы все меня любили?
19. Ирина.
Мы жили-то неплохо, я терзала
Андрея почем зря, он ненавидел
должно быть меня сильно...
Чтобы так
терпеть, но не уйти, ночами брать
своё, тревожить холодность, презренье
моё - нужны упорство, сила, воля,
закоренелость в зле. Он тихий, нежный
меня дурную добивал прилежно.
Со стороны смотрелось по-другому,
не выносить же пыль, да грязь из дому.
Мы каждый свой содержим тихий ад
в порядке, на свой личный, строгий лад.
20. Ирина.
Андрей работал много, но ты знаешь,
в России нашей всякий честный труд
убыточен, богатая теперь
я это понимаю. -
Ну да, наследство. Много ли мне надо,
вполне довольна, я ушла от мужа,
рот лишний мне кормить не по карману,
себя излишним обделять не стану.
Я равного ищу себе под пару. -
21.
Вот и случилось всё стыдно, быстро,
при свете дня, ни те чувств, ни смысла
ласки ледащие, страсти выстрел,
жуткая тела дрожь.
Так с запозданьем на четверть века,
с недоумением человека,
видящего - так слепой, калека
с бельм, глаз смывает ложь -
видим друг друга, в упор, в натуре -
седость и вялость, лежим, да курим,
не морщим лбов и бровей не хмурим,
так по теченью плыть
не велик труд - не трудна забота,
пролили вместе немного пота,
сердце тупым чем-то колет что-то,
нудит вторую прыть.
Ты равнодушна в невидном свете,
шторы задернуты, мысли эти
так, сяк снуют - ты за них в ответе,
что в голове моей.
22.
Кровать была скрипуча и бельё
несвежее лежало, малый запах
тепла шел от простЫнь, "шотландский" плед
откинули приникшие друг к другу
мы двое бедолаг - чуть не свалили
стоявший рядом столик - это страсть
такая или нежность, неуклюжесть -
вникал я в неухоженность твою,
стыдливо, осторожно - как убогость
так может возбуждать - все в бахроме
бретельки, чашки - ниже опускаюсь,
в застиранном и сером умиляюсь.
23.
Лежишь в неверном свете,
стыдлива, холодна,
как бы одна на свете
любовь мне и жена.
Глаза - две серых бездны
предположить куда
мне страшно, вид болезный
меня влечет туда.
Как мрамор драгоценный,
изваянный моей
судьбой злой, сокровенной,
холмы твоих грудей.
Бела, прозрачна кожа,
хоть ребрышки считай,
ухожена, похожа
на ад мой и на рай
вниз - поросль золотая
укромная кудрей,
там я тебя вдыхаю,