Таким образом, через двадцать лет после еврейской эмансипации во Франции Пруссия эмансипировала—хотя и не вполне—своих евреев. Иго бесправия было снято с еврейского населения. Велика была радость раскрепощенных, особенно в высших классах общества, где так болезненно ощущалось прежнее клеймо внегражданственности. В этих кругах чувство благодарности за дарованную свободу соединялось с несвободною потребностью пожертвовать особенностями еврейского быта, которые могли бы подать повод к упрекам в национальном обособлении. В Берлине давно уже была усвоена идеология парижского Синедриона, но здесь шли еще дальше: зародилась идея религиозных реформ, не как проявление законного свободомыслия, а как средство приспособления еврейства к окружающей среде. Старый боец за эмансипацию Давид Фридлендер, упоенный победою, предложил свои услуги правительству в деле преобразования еврейского духовного быта. Тотчас после обнародования эдикта 1812 года он издал анонимную брошюру под заглавием «О вызываемой новою организацией еврейских общин в Пруссии необходимости преобразовать их богослужение в синагогах, их учебные заведения, предметы преподавания и вообще систему воспитания». Автор исходит из мысли, что без реформы синагоги и школы будущее поколение не сможет в полной мере воспользоваться дарованными гражданскими правами; «без церковной организации израэлиты не могут продолжать свое существование». А реформы, вызванные временем, состоят в следующем. Наш старый молитвенник наполнен траурными гимнами об утрата древней родины еврейского народа и его политической свободы, но ведь мы в настоящее время получили свободу в качестве граждан Пруссии. У нас теперь есть одно только отечество — Пруссия, и о нем мы должны молиться; есть один родной язык (Muttersprache) — немецкий, и его мы должны ввести в наше богослужение, ибо он скорее может пробудить в душе религиозное чувство, чем мертвый древнееврейский язык. В этом же духе полного онемечения должна быть преобразована и еврейская школа. Здесь был ясно поставлен тезис: ассимиляция есть естественное следствие эмансипации.
Свою книгу Фридлендер поднес в виде проекта своему единомышленнику, канцлеру Гарденбергу (октябрь 1812 г.), а тот передал ее департаменту исповеданий. Автор послал также один экземпляр королю, но боявшийся всяких новшеств, благочестивый король ответил резолюцией: «Пока евреи хотят оставаться иудеями, религия которых, в сущности, основана на признании Моисеевых или ветхозаветных законов, я могу одобрять преобразования в их богослужении, религиозном обучении и воспитании лишь в той мере, в какой это не противоречит сущности и основоположениям иудейской религии. Если таково и мнение Фридлендера, то можно воспользоваться проектом». Гарденберг поспешил взять Фридлендера под свою защиту. В двух письмах он объяснял королю, что эдикт о гражданском равноправии, введший евреев в состав немецкого народа, приводит к необходимости их внутренней реформы, ибо евреи отныне уже не враги христианского общества и не будут презираемы им; они должны теперь молиться не о пришествии мессии, а только о благополучии своего покровителя и освободителя, прусского короля; введение же немецкого языка в синагоге и школе не затрагивает основ Мойсеевой религии. Проект Фридлендера вызвал и литературную полемику. Синдик бреславской еврейской общины, Дом, выступил в защиту священного языка в богослужении и обвинил Фридлендера в желании вызвать религиозный раскол. Престарелый гебраист Соломон Папенгеймер отстаивал и национальный язык, и молитвы национального содержания (1813) ... Но внутренний спор был заглушен громом оружия: началась великая освободительная война Пруссии в союзе держав против Наполеона.
Охвативший всю страну патриотический пыл зажег и сердца евреев, накануне только принятых в союз граждан. Кроме поступивших на службу по рекрутскому набору, в прусскую армию вступило несколько сот евреев-добровольцев. Еврейские солдаты участвовали во всех войнах 1813—1815 годов; множество было убито и ранено в «битве народов» при Лейпциге и при Ватерлоо; многие отличились геройскими подвигами и были награждены орденами железного креста; несколько десятков дослужились до офицерского чина. Еврейские женщины шли на фронт в качестве сестер милосердия. Большие суммы денег жертвовались общинами на нужды освободительной войны. Часто проявлялось стремление демонстрировать свой патриотизм, показать себя достойными эмансипации. Однако ни военные подвиги, ни другие изъявления патриотизма не могли остановить шествие юдофобской реакции, надвигавшейся на Пруссию, в связи с общеполитическою реакцией, после Венского конгресса и образования Священного Союза (1815). Эмансипация, вырванная у разгромленной, униженной Пруссии, окажется лишнею для Пруссии торжествующей. Запоздалая эмансипация прусских евреев просуществовала только три года и затем стала чахнуть, охваченная убийственным ветром реставрации.