Новейшая история еврейского народа. От французской революции до наших дней. Том 2

Далекая от европейских бурь, от кризисов революции и реак­ции, маленькая еврейская колония в Соединенных Штатах Северной Америки[33] лежала в первой половине XIX века вне большой дороги еврейской истории. Эмансипация была там добыта еще до француз­ской революции, в момент образования Соединенных Штатов. В 1790 г., когда в Европе еще восхваляли «эдикт терпимости» императора Иоси­фа II, создатель заатлантической республики Джордж Вашингтон мог с гордостью писать в своем послании к еврейским общинам: «Нельзя в настоящее время говорить о «терпимости», как будто один класс народа может пользоваться присущими ему естественными правами только благодаря снисхождению другого класса». Принцип равен­ства строго соблюдался в республике. Еще при жизни Вашингтона евреи занимали места на военной и гражданской службе в различ­ных штатах. Только в конституции одного штата Мэриленда (глав­ный город — Балтимора) сохранились некоторые ограничения: ев­реи там не допускались к общественным и судебным должностям, так как от должностных лиц требовалось заявление о том, что они признают истинность христианской религии. После англо-американ­ской войны 1812 года, в которой отличилась группа еврейских доб­ровольцев, в штате Мэриленд началась агитация в пользу уничто­жения ограничительного пункта конституции. В 1816 г. в законо­дательное собрание штата был внесен билль об уравнении евреев в правах государственной службы. Горячим защитником его был депутат Бракенридж, который в сессии 1818 года произнес в за­щиту эмансипации большую речь, опубликованную во многих органах американской и европейской прессы. «Никто, — говорил он, — не привязан к нашему отечеству сильнее, чем евреи, никто ревностнее не служит интересам и благу этой страны, единствен­ной на земном шаре, которую евреи могут называть своею». Ука­зав на гражданское равноправие евреев во всех других штатах, Бракенридж воскликнул: «Разве мы до сих пор имели основание сожалеть о нашем либерализме или, точнее, о нашем акте спра­ведливости?» В 1825 г. билль наконец прошел через законодатель­ное собрание штата Мэриленд. Евреям дозволено было занимать публичные должности под условием, чтобы при вступлении в дол­жность каждый подписал декларацию о том, что он верит в заг­робную жизнь и в догмат воздаяния. Настолько еще силен был в Америке старый пуританский дух!

Так упрочилось равноправие евреев в Северной Америке в ту эпоху, когда в большей части Европы свирепствовала реакция, а двух­миллионное еврейство России вступало в самую темную полосу сво­ей истории. Небольшая горсть нации за океаном пользовалась бла­гами свободы, но туда могли переселиться еще сотни тысяч людей из стран бесправия. Естественно, зарождалась мысль: не является ли Америка тою обетованною землею, в которой странствующему Из­раилю суждено обрести покой и счастье? Эта мысль претворилась в грандиозный план в голове нью-йоркского политического деятеля и журналиста Мардохая-Мануэля Ноаха (1785—1851). Сын участиика освободительной войны в Соединенных Штатах, Hoax в молодо­сти занимал должность американского консула в Тунисе (1813). Вслед­ствие конфликта с вашингтонским правительством ему вскоре при­шлось оставить службу и вернуться в Америку. Свои наблюдения во время консульской службы Hoax описал в особой книге «Travels in England, France, Spain and the Barbary States» (Нью-Йорк, 1819). Поселившись в Нью-Йорке, он занялся журналистикой (газета «National Advocate» и другие), писал театральные пьесы и вместе с тем занимался делами еврейской общины. В это время Ноаху пришла в голову мысль об устройстве спокойного убежища для угнетаемых в Европе евреев в каком-нибудь уголке американской республики. С этой целью он с помощью друзей приобрел в штате Нью-Йорк, на острове Гранд-Айленд (Grand Island) у реки Ниатары, большой участок земли. Здесь он решил построить «городубежище» под именем Арарат, где евреи могли бы жить вполне автономно, как в одном из Соединенных Штатов, под непосред­ственным начальством самого Ноаха, который присвоил себе ти­тул «судьи». Увлекаясь своей мечтою, Hoax все больше уходил в область фантазии: он рисовал себе картину какого-то всееврейского царства на пространстве, которое едва могло вместить де­сяток тысяч семейств.