Вместо реформ качались репрессии. Была воскрешена в некоторых городах старинная привилегия «нетерпимости к иудеям», и поселившиеся там подвергались выселению или удалению в особые кварталы. В Варшаве на многих улицах еще запрещалось жить евреям, а для приезжих был установлен налог за право пребывания в городе: «билетный сбор», в размере 15 копеек в сутки. Евреям запрещалось вновь селиться на расстоянии 21 версты от границы Австрии и Пруссии. У варшавских законодателей хватило, впрочем, политического такта, чтобы не тащить бесправных на военную службу: в 1817 г. было объявлено, что, пока евреи не допускаются к пользованию гражданскими правами, они освобождаются от личной воинской повинности в Царстве Польском и уплачивают, взамен службы, определенный рекрутский налог. Вскоре осуществилось давно намеченное сокращение катального самоуправления. Эта «реформа» была связана с тогдашним общественным и литературным движением в Польше.
Полемика по еврейскому вопросу особенно разгорелась в 1818 г., накануне и во время заседаний первого сейма в Варшаве. Генерал Красинский, депутат сейма, опубликовал на французском языке брошюру «Замечания о евреях в Польше» (Аррепри sur les juifs en Pologne), в которой он исходит из следующего двойственного тезиса: «Голос всего народа поднимается против евреев и требует их реформы». Реформа тут сливается с репрессией. Автор разделяет общий страх перед «ожидовлением» Польши, но предлагает против этого либеральные меры: покровительство еврейским капиталистам, привлечение масс к земледелию и ремеслам, награждение заслуженных гражданством. Выводы Красинского показались слишком либеральными анонимному автору юдофобской брошюры «Средство против евреев» («Sposob па zydow»). Убежденный, что никакими реформами нельзя исправить еврейский народ, аноним ставит вопрос упрощенно: «должны ли мы жертвовать благосостоянием трех миллионов поляков ради блага трехсот тысяч евреев или наоборот?» — и дает упрощенный ответ: нужно заставить евреев выселиться из Польши; нужно просить императора Александра I, «благодетеля Польши», освободить эту страну от евреев и отвести им незаселенные степные пространства на юге России или «на границах великой Тартарии». Триста тысяч евреев можно разделить на триста групп и выселить в течение одного года; средства на свое изгнание и водворение на новых местах должны дать сами изгнанники. Этот варварский проект возмутил революционно настроенного офицера Валериана Лукасиньского, впоследствии узника Шлиссельбургской крепости. В «Размышлениях одного офицера о необходимости устройства евреев» (1818) Лукасиньский развивает мысль, что евреев деморализуют только гнет и бесправие; они были полезны краю в золотой век Казимира Великого и Сигизмунда Старого, когда к ним относились дружелюбно. Автор бичует двуличие шляхты, упрекающей евреев в разорении крестьянства тою водкою, которую еврей продает из арендованного у пана же шинка. Лукасиньский верит, что евреи станут хорошими гражданами, если их приобщат к гражданской жизни, основанной на демократических началах.
Слабые еврейские отклики ворвались в этот хор польских голосов. Какой-то раввин Моисей бен-Авраам в брошюре «Голос народа израильского» («Glos ludu izraelskiego») явился выразителем мнений ортодоксии. Он просит поляков не вмешиваться во внутренние еврейские дела: «Вы не хотите признать нас братьями, так уважайте же нас, как отцов! Всмотритесь в ваше родословное дерево с ветвями Нового Завета, и вы найдете в нас свои корни». Нельзя навязывать еврейству польскую культуру. Как ни дика мысль об изгнании евреев из Польши, гонимый народ скорее примирится с этим, чем с отречением от веры и обычаев предков». Настроение передовых евреев выразил молодой варшавский учитель, впоследствии известный поборник ассимиляции, Яков Тугендгольд (в книжке «Иерубаал, или Слово о евреях»). Евреи, по его мнению, начали уже приобщаться к польской культуре, и правительство может усилить это движение путем допущения «отличившихся» на государственную службу.
В то время как на верхах общества рассуждали о еврейском вопросе, в темных низах народа поднялось опасное брожение. В разных местах Царства Польского (Межиречье, Влодава и др.) появились вдруг «жертвы ритуального убийства» в виде найденных детских трупов, почему-то сразу обнаруженных в пасхальные дни 1815 и 1816 гг. Начался ряд судебных процессов. По оговору хватали неповинных людей, томили годами в тюрьмах и допрашивали, хотя и без инквизиционных приемов старой Польши. Неизвестно, чем бы кончилась вся эта вакханалия суеверия, если б не раздался окрик из Петербурга. Благодаря энергичному ходатайству еврейского «депутата» Зонненберга и содействию Новосильцева министр духовных дел Голицын потребовал, чтобы в Царстве Польском точно применялся указ 1817 года, запрещавший произвольное внесение ритуального элемента в уголовные процессы (выше, § 21). Это спасло десятки узников и положило конец гнусной агитации.