Новелла ГДР. 70-е годы

Дружище, пойми: реорганизовать такой участок, как наш, без остановки производства! Более или менее с этим справиться! А это — тысячи мелочей, тысячи решений каждый день! И вдруг всему конец — лихорадочной спешке, напряжению, иллюзиям, открытым атакам, безнадежной болтовне о надеждах; у нас устанавливаются абсолютно будничные, деловые отношения. Я останусь здесь, «снежный король» на долгие годы. Мы еще сметем с наших крыш и этот снег. И я все-таки продержусь до конца…

Три предложения вместо послесловия. Первое: предприятие, послужившее моделью для этого рассказа, в 1973 году повысило ежедневную выработку почти на сорок тонн. Второе: весной 1974-го коллектив был награжден орденом «Знамя труда». Третье: поговаривают, что его руководитель уже в этом году получит новую должность на комбинате.

Перевод В. Малахова.

ИОАХИМ НОВОТНЫЙ Счастливый Штрагула

© Mitteldeutscher Verlag, Halle (Saale), 1971.

Значит, так: с ящиком яблок через поля, справа педаль и слева педаль, одна рука у багажника, другая на руле, взгляд устремлен на дорогу, но озирает и окрестности, душа открыта навстречу дню — это и есть Штрагула. Он едет под шорох опавших листьев — уже октябрь, его подгоняет сильный восточный ветер, над ним солнце и облака. Штрагула сворачивает, ветер теперь уже дует сбоку, и он слегка сгибается под его напором, доезжает до леса, под защитой которого выпрямляется и снова нажимает то на правую, то на левую педаль, одна рука у багажника, другая на руле. Шпрембергская дорога, думает он, вот и шпрембергская дорога. И это, собственно говоря, все. А на самом деле только начало. Потому что велосипед накреняется. Штрагула снимает левую ногу с педали, тормозит его, приминая кочки, останавливается, осторожно переносит правую ногу через раму, прислоняет велосипед к дереву и садится на пень. И ужасно удивляется, чувствуя себя вдруг таким счастливым.

Сомнение закрадывается в его душу: постой, Штрагула, так не бывает, чтобы просто среди бела дня, когда везешь яблоки, без всякой причины чувствовать себя счастливым; здесь что-то не так. Штрагула прислушивается к ветру, жмурится на солнце, принюхивается к грибному запаху, ощущает тепло дерева, на котором сидит, — нет, и в самом деле он счастлив. По крайней мере в это мгновение.

А если это мгновение остановить?

Штрагула садится на велосипед и едет дальше по шпрембергской дороге, теперь чуть быстрее. Штрагула рад, что знает, как называется эта дорога. Потому что это помнят здесь немногие, пожалуй только старики, чьи отцы когда-то гнали по ней упряжки и скот на рынок.

Тогда, наверное, здесь было шумно: раздавалось щелканье бичей и скрип колес, тпру и ну, с телег слышались грубоватые шутки — там время от времени прикладывались к глиняным фляжкам, — в кибитках кричали цыганки, нетерпеливые парни исчезали с хихикающими девчонками в кустах.

Теперь рынка больше нет, и Шпремберг не центр, куда съезжаются со всей округи, а просто город, каких много; попасть туда можно по железной дороге или по шоссе, которое пролегает за лесом. Старая дорога почти совсем заросла, ее теснят при вспашке плуги, которым необходимо пространство, чтобы развернуться. Может быть, Штрагула последний раз едет здесь между полем и лесом, может быть, то, что зовется шпрембергской дорогой, скоро совсем исчезнет. И только для Штрагулы еще светлая песчаная полоска, уцелевшая после плуга, останется тем, чем была: шпрембергской дорогой.

Штрагуле нужно это привычное общение с родными местами. Не то чтобы он был старомоден, нет, ему просто хочется называть вещи, если возможно, такими именами, которые что-то значат, в которых можно что-то услышать, они заставляют звучать тишину и воскрешают забытое…

Штрагула здесь живет, и здесь его дом, в этом нет никаких сомнений. И даже если он сворачивает на незнакомую тропинку, ведущую сквозь сосняк, и только догадывается о ее направлении, он чувствует каждый корень, который надо объехать, каждый спуск за деревьями, когда надо поднажать на педали, он едет и едет и мог бы делать это с закрытыми глазами, но они у него открыты. Штрагула радуется шороху дубовых ростков, которые задевают его колени, ему нравится вид, открывающийся из просеки на деревню, он глубоко вдыхает едкий запах горящей травы, который доносит осенний ветер, он перестает крутить педали и видит, что его ждут.

Конечно, его ждут. Валеска, полная, вальяжная, обходительная, вышла ему навстречу и улыбается. Она стоит во дворе, спокойная и уверенная в себе, снимает ящик с яблоками с багажника, чтобы Штрагула мог как полагается, по-мужски перекинуть ногу через седло. Они обмениваются двумя-тремя словами, ничего существенного, это, скорее, ритуал, заменяющий приветствие людям, которые видятся ежедневно.