Новелла ГДР. 70-е годы

Звоню по телефону, говорю: «Герлинд, мне надо с тобой поговорить, лучше всего после работы, в спокойной обстановке. Когда у тебя есть время?» Сажаю ее в свою серебристо-серую «шкоду», склоны холмов с виноградниками остаются значительно южнее, затем мы целый час носимся по ним то вверх, то вниз. «Успех у тебя есть, — говорит Герлинд, — только ты должен его увидеть. Не в цифрах, которых пока еще нет, а в людях. У вас как раз полным ходом идут изменения, вы все переворачиваете. Это окупится, и притом скоро». Мне хочется схватить Герлинд, притянуть к себе. С той демонстрации, именно с нее, во мне какое-то бешеное желание совсем близко ощутить ее худенькое тело. Мы не говорим об этом, ни малейшего намека, говорим только о комбинате. Позже, когда мы уже въехали на «шкоде» в город, она взглянула на меня совсем по-иному, всего один раз, и я не могу понять, что́ в ее глазах — какой-то вопрос, знание чего-то или насмешка?

Что я сказал? Что был в отчаянии в этом году всего шесть раз? Кто сочтет мелкие заботы в течение одного только дня?

Из Швеции приходит цистерна с наилучшим хлорвинилом. На комбинате ее восемь дней подряд переводят с пути на путь. На девятый день мы записываем ее в свои книги, на десятый она уезжает со всем содержимым как попавшая не по адресу. С ума сойти можно! Когда мы обо всем узнали, она уже стояла у парома в Заснице. Или возьмем Левандовского. Ты ему доверяешь, думаешь, что это человек самый подходящий, и вдруг говорят, что в его смене идет пьянка. Сам Левандовский проносит водку в термосе, таков его трюк. Или взять Беккера, Клауса Беккера. Он мне всю лабораторию взбаламутил, именно он, мой любимчик, ведет тайную агитацию против моего распоряжения об удвоении числа пробных анализов. Мне хочется разгадать секрет всех этих гранул и насыпных весов, который все время дает о себе знать именно тогда, когда мы уже считаем, что продвинулись вперед. А он болтает об эксплуатации, сверхурочных, о подсобной работе в пользу исследователей. «Пожалуйста, — говорю, — если ты жаждешь тепленького местечка, то подыщи его себе». Отпускаю его, может, даже выгоню с работы. Терпение у меня лопнуло, мне нужны такие люди, кто может помочь, кто сам берется за дело. Не могу же я вечно стоять на месте, имея в арсенале кнут разума и аргументы военного коммунизма. Все должны научиться сперва предъявлять требования к самим себе, чтобы как нечто естественное ощущать свой ежедневный рост.

Предприятие у нас не развалюха. Я еще помню, как открывали комбинат. Чуть ли не государственный праздник, полный комфорт, шампанское и флаги. «У нас предприятие, полностью свободное от пыли! Первое предприятие в отрасли!» Я не забыл эти высказывания. Мы забыли о другом: поддерживать предприятие в состоянии, свободном от пыли и забот. Мы лишь тогда вспоминали о «снежной лавочке», когда перед нами ставили новые задачи. Конечно, кривые производственных процессов нигде не скачут так высоко, как в химии. При этом мы всегда имели все новинки в своей области. Необходимо увеличить объем реакторов в целях наиболее рационального использования производственного времени и площадей? Пожалуйста, вот вам ваши реакторы. Форма реакторов должна быть более обтекаемой? Пожалуйста, вот вам ваши ракеты. Сейчас у нас уже шесть разных моделей. Вот и попробуй привести их в систему. У каждого реактора своя индивидуальность, свои каверзы и преимущества, фокусы и секреты. Не буду говорить об автоматизации. Тебе знакомо наше дорогостоящее импортное оборудование, которое мы стыдливо укрываем пластиковыми чехлами, на контрольно-измерительном пункте, в восточном цехе. Мы хотели добиться успеха одним махом. Пожалуй, дело обстоит так: сегодня нам приходится расплачиваться за былые успехи. Или, другими словами: тот, кто раньше имел здесь успех, никогда не думал о нас, сегодняшних. Диалектика, если хочешь.

Я все-таки тоже говорю «в общей перспективе».

Может быть, самое трудное — иметь терпение, научиться терпеть. Во всем. Я уже раскаиваюсь в том, что выгнал Беккера. В пятьдесят восьмом я ездил в ФРГ, Вюрцбург, Гейдельберг, во все эти места. Сбежал Хайнер, «малыш», мой брат, он не вытерпел, что его не взяли сразу в университет. Я встретил его в приемном лагере. «Ну, малый, — сказал я и вцепился в него, — имей терпение. Разберись, на чьей стороне правда». Именно так я говорил в этом лагере, а не иначе; ты бы сказал: типично для тебя. А вокруг десятки беженцев. Когда они хотели заняться рукоприкладством, нас уже было двое: рядом со мной стоял Хайнер. Теперь он майор народной полиции.

Терпение… Сколько раз мне так и хотелось взорвать весь участок. Просто создать новый, с новыми, большего объема реакторами, с дисциплиной, мировым уровнем и сплошь унифицированными деталями! Неужели это никому не понятно? Столь сложный технический аппарат минимум через десять лет уже изношен, из него выжато все.

Н-да, попробуй засеять пашню из пригоршни! Терпение…