Новелла ГДР. 70-е годы

У всех у нас здесь жажда простора, леса, морского воздуха, разнообразия, иных ландшафтов. Не верь, когда будут это отрицать, на таких признаниях проверяется характер. Вечерами мы еще успеваем кинуться в наши садики, находящиеся позади дома или в получасе езды автобусом. И ведь не только ради дешевого салата. В наших гаражах стоят «лайбы» для еженедельных прогулок, человек сто или двести из нас имеют свои дачи, а нас так и тянет делать зарубки на дверном косяке, день за днем, в ожидании начала отпуска, подобно тому как солдаты срочной службы за полгода до увольнения из армии, собираются посидеть за кружкой пива. И все же… Работает у меня, к примеру, старый мастер, ну ладно, ему всего лет пятьдесят пять. Мы не очень хорошо с ним обошлись, не я, а другие. Но не буду выгораживать себя, такое мог сделать и я. Изменение структуры производства, и тут-то уж щепки летят, а старшему мастеру приходится тяжелее всех. Как-то сразу для него находится местечко только для видимости, и мы еще рады, что нашли для него самое лучшее: ответорганизатор по вопросам соревнования. Разве это работа, если за тридцать пять лет он кем только не был: несмышленым юнцом, техслужащим в лаборатории, лаборантом, помощником мастера в экспериментальном цехе, заводским шофером, заместителем мастера, старшим мастером. И все время работал руками, был занят каким-то конкретным делом: загрузкой бункеров, подачей рабочей массы в котельные агрегаты, проверкой эксплуатации агрегатов — и ощущал химию на вкус каждый час, а не только на бумаге. Он мучается, мучает нас, хочет уходить. Зять подыскал ему местечко смотрителя шлюзов на реке, совсем вблизи от нас: некоторое подобие ландшафта, несколько холмиков и лесок. Тут он каждую минуту может дышать свежим воздухом, видеть внуков (зять его работает тут же, в речной полиции), все его родные в тех местах. Но ты думаешь, старик сможет уйти сейчас, когда дело действительно приняло серьезный оборот?

А я?

Я по-своему удлиняю еженедельный отдых, уже в пятницу бросаюсь в горы. Но в воскресенье просыпаюсь намного раньше, у меня такое чувство, что на комбинате что-то случилось, меня охватывает беспокойство. «Едем сразу после обеда!» — говорю я наконец за завтраком, выжидательно поглядывая на домочадцев. Мне кажется, они не удивлены и не разочарованы. Они уже давно знают меня.

Не знаю, будет ли тебе польза от моего рассказа. В этом деле у меня нет опыта, нет времени писать о самом себе, да еще по правилам вашего искусства. Раньше я находил время для литературы. Да и что оставалось делать, когда через стенку, в мансардной комнате, Грит болтает со своей сестрой? Я уставил книгами весь чемоданный шкафчик, по книге в каждую получку. А потом все забросил. Женился. Теперь я и газеты-то не успеваю прочитать как следует, не говоря уже о литературе по специальности, а девчонки за год приносят в дом больше литературы, чем вообще было книг у меня. Но петь я все еще люблю. У меня мощный бас. Послушай: «Славное море, священный Байкал! Славный корабль, омулевая бочка!» Или «Над землей испанской звездный полог, как шатер раскинут голубой». Песни Союза свободной немецкой молодежи, рабочих дружин. В то время я бегал на занятия городского хора, потому что по четвергам репетиции вела Грит. Мне не приходилось щадить голос: кто вырос в наших лесах, у того здоровые легкие. После учебы пел в заводском хоре. Мы собрали целую коллекцию медалей и похвальных грамот, вместе ездили в первые наши заграничные поездки — в Венгрию и Польшу (с тех пор я побывал даже во Франции, в Багдаде и Дамаске). И песни мне помогли, как раз когда я работал в этом лакокрасочном заведении. Петь значило отключиться, забыть о заводе, об этой мешанине красок, где нам так и не удалось добиться чистоты и подняться на уровень необходимых стандартов. Иногда я думал: и все равно я лишь здесь чувствую себя человеком.

Почему я об этом вспомнил?

Может быть, вот почему: в прошлом году у нас тут болтался один такой, как ты, писатель. Искусство — заводу. Кто-то до этого додумался. И конечно, всех суют к нам. Кто повержен в пыль, но необходим, тому все: ремонт столовой, бананы в ночную смену, духовой оркестр в обеденный перерыв и искусство. Как будто все дело в этом! И вот предстоит смотр самодеятельности, репетиции в рабочее время. «Хельга, этого ко мне не пускай, — сказал я своей секретарше, — ты их знаешь, не подпускай к нам этого любителя ненормированной работы». Наконец он попросил наши тексты, по крайней мере тексты, для уверенности, что мы не выкинем какую-нибудь штуку. В день перед этим выступлением я собрал пять человек, мы перекроили на свой лад слова нескольких народных песен, добавили перцу и навели критику дай боже. Вечером в зале стоял рев. Писателю с его помощниками такое и во сне не снилось.

Ну вот. Возможно, это было ошибкой. Возможно, это был дешевый успех.

Да это вряд ли тебя заинтересует. Какой-то деятель ставит на ноги вот уже четвертый участок на комбинате, как это ему удается? Может быть, кто-то из твоего начальства уже науськал тебя — поинтересуйся, мол!