Новелла ГДР. 70-е годы

«Май холодный — год хлебородный». Я ни черта не верил в эти крестьянские побаски и не обратил никакого внимания на то, что один год все перевернул. В том холодном июне у меня внезапно не было никаких проблем с охлаждением воды, по крайней мере с этим был порядок. А урожай собрали средний, ответственным товарищам в Берлине пришлось-таки поломать себе голову.

Тогда, в июне, у всех нас появилась внезапная надежда на выполнение плана.

Что удерживает человека на работе? Что заставляет его выполнять свою задачу?

Родом я из лесистой местности вблизи границы.

Знаешь, иногда меня так и подмывает, и я подсовываю в почтовые ящики учительницам моих обеих девочек хорошо сформулированные извинения и делаю это без угрызения совести. «К сожалению, наши дочери заболели ангиной», — пишу я или называю это гриппозной инфекцией, или же у них временная аллергия, какая-то странная сыпь, и уже в пятницу вечером мы благополучно уезжаем в горы, а впереди у нас целых два выходных. Наверно, у меня никогда не будет дачи, мне не хватает терпения для всех этих мелких дел: нанимать рабочих в незнакомом месте, доставать доски, кирпичи. А как насчет автомобиля? Два года я имел дело с красками, лаками, ставил на ноги запущенные участки производства, я ведь по таким делам специалист. Кое-что от этого осталось, кое-какие связи и сумасшедшая жажда экспериментов. Мне стоит только появиться в магазине, где продаются краски. «Клаус, у нас новый лак, серебристо-серый, попробуй его!» Вот таким образом я каждый год перекрашиваю свою «шкоду». И езжу на ней, когда только хочу, мчу прежде всего в горы, выискиваю все новые и новые склоны и дороги, часами вожу Грит и девчонок по незнакомым лесам. Ведь знаешь, как это бывает, когда возвращаешься после таких приключений домой? Мать, приготовив одного из кроликов, которых она все еще разводит, подкладывает тебе на тарелку куски получше все той же двузубой вилкой, как и четверть века назад, а отец достает бутылку брусничной настойки. Из нее не отпито ни глотка с тех пор, как ты был тут в последний раз. «Написал бы, — говорит мать, — тогда, может, Хайнер приехал бы или Гудрун».

Иногда мне прямо-таки не верится, что я отсюда, из этой тишины и спокойствия. Иногда думаю: ну и медвежий угол. Все мы, дети, уже стали другими.

Давным-давно — когда это было? — я как-то сказал: «Буду учиться, да, с этим я справлюсь. Займусь химией». Сходил к учителю Борну, сумел это сделать, поблагодарил его. «Без вас я бы никогда не решился». Плюнул на то, что не попал в университет, что меня не взяли из-за дешевенькой мелочной лавчонки в деревне у родителей, то есть из-за мелкобуржуазного происхождения и принадлежности отца к нацистской партии. Но я не мог отказаться от химии. Я взял у отца деревянный солдатский чемоданчик и наудачу поехал на химзавод, семь часов подряд трясся в нетопленом и неосвещенном вагоне. Это было в декабре. В апреле переехал к родителям Грит; после общежития и двух вдов это было мое четвертое пристанище. Открыл чемодан, прибил крышку к стене четырьмя стальными гвоздями — получился стенной книжный шкафчик, мой первый предмет меблировки вообще и в этом доме в частности. И все-таки мне понадобился целый год, пока и Грит перешла на завод, Грит, которая изо дня в день сидела за окошечком сберегательной кассы и испытывала страх перед химзаводом: химия все еще оставалась тогда уделом мужчин, неженским занятием. На завод шли только отпетые.

Все это уже отошло в область предания.

А потом все-таки появилось желание учиться. И ожесточенная работа по ночам над диссертацией. Почему? Только оглянись вокруг себя: это паршивое стремление к всеобщей иерархии. Блеснуть званием или степенью, своим званием. Так было десятилетиями. А мы добавили несколько новых титулов, поскольку уж ввязались в это дело. Дипломированный специалист в области общественных наук, дипломированный экономист. Даже мастера здесь пускают пыль в глаза и подписываются «м-р» и «ст. м-р».

В шестьдесят восьмом я наконец защитился и стал д-р Клаус Нель. Не поскупился на шампанское, исключительно шампанское, хвастун я этакий.