Новелла ГДР. 70-е годы

Мы сидим ужинаем. За окнами незримо моросит ноябрьский дождик. Пьем чай, и я хвалю советскую водку за то, что ее так по-детски просто откупорить; Регина теперь непременно хочет послушать Бартока, а я спрашиваю себя, когда и как она счастлива, и счастлива ли? Может быть, она счастлива в этот вечерний час, когда весь ее день легко обозрим (в то время как Рихард словно бы все еще думает о той ясной было картине болезни, которую новые симптомы опять запутали). Будь я болен, что пока, право же, совершенно исключается, я обратился бы скорее к Рихарду, чем к Регине, хотя наше с ней знакомство куда более давнее. Рихард — врач по призванию, ему пророчат большую будущность. Регина же, мне кажется, там, в парке, в своей легочной больнице не так поглощена работой, по-моему, она совершенно не бережет своего времени. Жизненные истории пациентов занимают ее больше, чем картина их болезни. Она рассказывает, что как раз безнадежные больные наиболее оптимистически настроены и нарушают все больничные порядки. В свои ночные дежурства Регина собирает тех, кто не спит, пьет с ними чай, выслушивает истории сложнейших человеческих судеб, лишь изредка задавая вопросы тихим голосом. Разумеется, заблуждение думать, что только у легочных больных незаурядные судьбы. Именно потому, вероятно, что легочникам приходится так бесконечно много пребывать в горизонтальном положении, их жизнь в вертикальном состоянии кажется им какой-то особенной, не похожей на другие. Для Регины все чудесно: стоять на ногах, ходить, жить, работать и пересекать в трамваях оживленный город, заходить в магазины, рожать детей, вести дом, заводить шкаф для пластинок, держать в холодильнике водку для гостей. Вечером под этой люстрой ей кажется, что жизнь ее неповторимо прекрасна, счастливая жизнь. Наутро, однако, реальность высвечивает, сколько всего нужно, чтобы удержать эту жизнь и это вечернее состояние; и мне кажется, для того чтобы почувствовать себя счастливой, она целый день выписывает лекарства, назначает инъекции, работает не щадя сил, в перерывах звонит Рихарду и, услышав его голос с другого конца города, просит взять из детского сада Сабину, купить в кооперативе молока и белого хлеба: она, Регина, вернется сегодня позднее, чем предполагала.

В десять мы ложимся спать. Диван застилается ослепительной белизной простынь. Рихард гасит верхний свет и открывает окно. Внизу уныло расплывается огонек уличного фонаря. Регина выносит переполненную пепельницу.

Мы желаем друг другу спокойной ночи.

Будильник звонит в шесть утра. Мне это слышно через дверь. На улице затарахтели мотоциклы. Вслед за тем из кухни доносится жужжание Рихардовой электробритвы. Сабина плачет — ей не хочется вылезать из кровати. Регина зажигает газовые горелки, собирает все, что нужно к завтраку, ставит на поднос и несет сюда. Диван стоит так, что можно не вставая, только слегка приподнявшись, дотянуться до стола. Это хорошо, я неохотно поднимаюсь в шесть часов. Регина включает яркий свет, и я смотрю на нее сведенными от света глазами. А ее большие темные глаза широко открыты. Она уже одета для выхода из дому, от рук ее, расставляющих чашки и тарелки, пахнет мылом и холодной водой.

— Прошу, ваша милость, — говорит она и ставит передо мной чашку чая.

Мы договариваемся, что именно я должен купить и в каком магазине. В моей голове все еще происходят столкновения «Адлерсхофской» с советской. Входит Рихард, он тоже одет: белая сорочка, галстук, правой рукой он еще продевает запонку на левой манжете, и у меня возникает чувство, будто мы ждем какого-то праздника, а я непонятно почему не брит и в пижаме. Сабина хохочет — ей смешно видеть меня в постели. Она протягивает мне мишку — пусть поспит, он совсем еще сонный. Я кладу его на подушку и рассказываю, каким обедом накормлю. Молоко, диктует Сабина.

Рихард готовит бутерброды для Регины и Сабины. Сабина пьет молоко с медом: против насморка.

— Ну, как спал? — осведомляется Рихард.

— А я и не знаю.

— Тебе надо жениться, — говорит Регина, — тогда будешь точно знать.

Я киваю и взглядываю на нее. Чай угомонил в моей голове враждующие алкогольные пары.

В семь все трое выходят из дому; Сабина в сапожках и пальтишке с капюшоном, Регина в светлом макинтоше, Рихард в своем синем плаще. Приподнявшись в постели, я пожимаю всем руки. Входная дверь захлопывается на замок.