Новелла ГДР. 70-е годы

Не исключено, что из всех дрезденцев я первым увидел первые цветочки — у ограды Пильница, в укромном местечке, — и, отщипнув первые листочки одуванчика, положил их в карман брюк. Затем зашел за женой, якобы для того, чтобы показать ей эти самые листочки, а на самом деле всего лишь для того, чтобы убедиться лишний раз, что жена моя все так же очаровательна. На этот раз зашел не для того, чтобы мириться после ссоры накануне, а просто встретить ее.

Мышонок сказала: «У него уже выпали все волосы. На дом я ему теперь задаю совсем немного, но все-таки задаю, чтобы он не глядел на меня таким же отсутствующим взглядом, как ты в последнее время. Знаешь, Мышонок, он сидит совсем тихо, но дети его дразнят из-за того, что у него нет волос, а у них есть. Директор говорит, что он должен оставаться дома и беречь себя. Но отец и я этого не хотим. Да и что ему делать дома? Думать о том, что случилось, а что будет потом, когда он все осознает?»

Я клял это солнце и этот ветерок, ласкавший мой затылок, потому что, насколько я помнил, он расслабляет мальчика в пору его созревания, а ведь этому мальчику надо было расходовать силы по капельке, чтобы, одолев все эти перепады погоды, дотянуть до ровного лета. И, вместо того чтобы отправиться домой в свой бетонный бункер, я метался по берегу Эльбы, взад и вперед — Пильниц, Зебриген и обратно, — словно бешеный пес на железной цепи. Когда я вернулся домой, жена сказала: «Звонили твои друзья, эти сумасшедшие из берлинского театра, тебе надо срочно связаться с ними». Я схватил телефон, уединился в свой угол, где я работаю и чувствую себя точно за каменной стеной. Они тотчас ответили. Чуть не кричали: «Мы здесь лихо поддали, как-никак заслужили, ведь пришлось основательно перекроить одного образцово-показательного драматурга, одного твердолобого упрямца. Вещь твоя пойдет. Славу мы тебе обеспечим!» После этого они изложили мне все в деталях, которые им почему-то казались очень значительными. Снова перебравшись в кресло, я взглянул на жену, и вся радость — пожалуй, впервые в жизни после столь радостного известия — мгновенно улетучилась. Я спросил Мышонка, что же такое стряслось. Она сказала: «Мой мальчик наконец умер!»

Перевод Г. Кагана.

ПЕТЕР АБРАХАМ Господину адвокату, лично!

© Verlag Neues Leben, Berlin, 1970.

Многоуважаемый господин адвокат!

Вы просили меня дать более подробные сведения по моему делу.

Может быть, Вам важно будет узнать, что выросла я в детдоме, потому что мои родители погибли во время войны, когда мне было пять лет. Говорят, мама была замечательной хозяйкой. А отец мой был архитектором. К сожалению, по его стопам я не пошла: неважно училась в школе. Но и ничем другим мне не хотелось заниматься. И раз шансов получить хорошую специальность я для себя не видела, то решила поскорее выйти замуж. Я хотела всю свою жизнь целиком посвятить любви и семье.

И еще я решила, что в мужья выберу себе обязательно человека необыкновенного.

Без всякого удовольствия окончила я курсы продавщиц дамского нижнего белья. После окончания меня послали на работу в небольшой городок. Сняла меблированную комнату. Хозяйка, очень милая пожилая дама, приняла меня как родную. Она рассказала, что до меня эту комнату снимал господин Калибан, инженер-строитель по профессии, и показала его фотографии. Мне он понравился.

Однажды в наш магазинчик вошел моряк: городок-то у самого моря и моряки у нас гости частые. Он долго рассматривал все, что было выставлено, но так ничего и не купил. Не стал он ничего покупать и на другой день, и на третий, и на пятый.

Звали его Эрнест, и носил он пушистые рыжие усы. Все девушки и даже замужние женщины заглядывались на него. Вот какой он видный парень! Когда он пригласил меня прогуляться, я сперва отказалась. Так, для виду. А потом все же пошла. Магазинчик женского белья мне к тому времени вконец осточертел. И я мечтала, что Эрнест вызволит меня из этой дыры. Но он все откладывал и откладывал день обручения. Некоторые мужчины никак не могут решиться. Приходится на аркане тащить их к собственному счастью. Я решила именно так с Эрнестом и поступить.

И вот еще: я почувствовала, что у меня будет ребенок. Я хотела сказать об атом Эрнесту в день его рождения: то-то он обрадуется. Но он пропал. И больше не появлялся — совсем! Я, конечно, ужасно расстроилась, а потом сказала себе: если он ко мне не приходит, значит, незачем ему и знать, что может стать отцом.

Когда мне исполнилось девятнадцать, родилась Юлия. Зарабатывала я негусто. Чтобы получать побольше, нужно было окончить специальные вечерние курсы. Я отказалась. Если уж я не вижу Юлию целыми днями, то пусть хоть вечера будут нашими.