Новелла ГДР. 70-е годы

Я спряталась за неопределенность. На душе неспокойно. Как старый скептик, я снабдила свой спрос-предложение маленьким тестом. Я вложила в конверт восхитительные карточки своих, в общем-то, не слишком послушных детей, менее восхитительные собственные карточки (по принципу: наш босс — леди) и наклеила на увесистое письмо обычную марку. Мелочный человек нам не нужен, захочет он иметь с нами дело — пусть переварит и мини-сборы.

Наступили тяжелые времена. Три недели я терпела крайние неудобства. Я выдала себя именем и адресом.

А потому приглушала голос, бранясь с детьми. Ведь он мог стоять за дверью и прислушиваться. Я беспрерывно занималась домашним хозяйством, яростно наводя порядок, что было учтено моими детьми — вяло, хотя и благосклонно.

Учеба требовала дополнительных резервов времени, и я расправлялась с ней по ночам. Прежде чем я успела окончательно истощить нервную систему, письмо знакомого формата избавило меня от этой лихорадки. В конверте с почтовым штемпелем, но без единой марки и без обратного адреса я все получила назад. Под моими собственными аккуратно выведенными строчками — согласно с принципами спроса и предложения на товар «женщина», не требующий какого бы то ни было обращения, — значилось: «Письмо Ваше так прекрасно, что из 1049 ответов я долго хранил его в числе немногих. Но тем временем я познакомился с одной женщиной… (!)

Вам и Вашим дочерям желаю большого счастья!»

Горделивая мужская подпись: Курт, «т» чуть отстоит от остальных букв и проглатывается громадным инициалом неразборчивой фамилии.

Познакомился с женщиной, многоточие. Это многоточие!.. Удовлетворена ли я тестированием д-ра техн. наук (архитектор), разв.? Возвращено ли мне то, чем я себя выдала, возможно ли это получить назад? Нет. Это уже необратимо. Может быть, я неправильно приложила законы спроса и предложения и сама повинна в отказе от fair play[27]? Не законы вежливости диктуют в торговле, и вряд ли кто-то станет задумываться о том, что эмансипированная женщина может жить чувствами и идеями, которые длятся дольше, чем вызвавшие их обстоятельства.

Перевод А. Моисеенковой.

ХАРАЛЬД ГЕРЛАХ Добрый пастырь

© Aufbau-Verlag Berlin und Weimar, 1978.

Нередко встреча производит особое впечатление благодаря тому месту, где она произошла. Симон Петр из Капернаума увидел на берегу пророка, который, сняв одежды и опоясавшись ими, ловил рыбу. Неожиданное привлекает внимание, любопытство требует удовлетворения, так ненароком и попадают в апостолы.

«Бедный в ну́жи, что жаба в луже, — говаривал обычно Сташек, — не вдруг приметишь». Повстречайся мы с ним в старой слободке на речном берегу, сирый и убогий Сташек, вокруг птичьего личика которого ветер трепал реденькие космы, в толпе цыган и галичан обратил бы на себя не больше внимания, чем булыжник на мостовой. Но мы столкнулись с ним на торговой улице Асныка. У этой улицы есть своя история, она польская, есть и предыстория, немецкая, кому-то на счастье, кому-то на горе. «На что один не нарадуется, от того другой не отплюется», — как говорил Сташек.

Одним словом, мы находимся в Польше, в западной ее части, в области, называемой Нижняя Силезия. В небольшом городке, дающем приют двадцати тысячам душ, работают плавильный и химический заводы, и он гордится своим процветанием.

Было лето, предвечерние часы, время, располагающее к прогулке после работы. Из подворотни, примыкающей к салону художественных изделий Цепелия, пятясь, двигалось какое-то тщедушное создание. Из-за сильной толчеи я шел почти вплотную к витринам и слишком поздно заметил неожиданно возникшее на моем пути препятствие — мы налетели друг на друга. Сташек, имени которого я, правда, еще не знал, в испуге замер на моей ноге, он повернул ко мне лицо и смущенно улыбнулся.

В ту же минуту позади него раздались звуки, похожие на скрип немазаной телеги: визгливым голосом бранилась женщина. У входа в подворотню собралась толпа, людей согнало внезапно вспыхнувшее любопытство.

Продавщица («Ekspedientka», — сказал Сташек) в небесно-голубом форменном халатике истошным голосом вопила, что мужчина, который стоял на моей ноге, хотел увести мешок с макулатурой. Старик стоял молча, в глазах немой вопрос: за которое из дел моих хотите побить меня камнями?

Так началось наше знакомство.

Сташек — сборщик макулатуры в силу служебных обязанностей и старого тряпья, как частный предприниматель, — обитает на Гданьской улице в сером домике, сложенном из шлакового кирпича. В его владении небольшой огород с полуразвалившимся колодцем и накренившийся, словно одинокое дерево на юру, ветхий сарай. Ни надстройки, ни подвала в доме нет, под крышей лепится ласточкино гнездо, каменный порожек врос в землю.

Печальные краски уходящего лета меркли в небе над городом, когда Сташек открыл передо мной сидящую на разболтанных петлях дверь. В комнате хозяйничала какая-то женщина, тощая, темноволосая, глазки маленькие и кругленькие, как брючные пуговицы.

— Это фрау Биния, — говорит Сташек и неопределенно поводит рукой.