Новеллы и повести

Но я предан Делу, Идее. Я жду приближающегося чуда, невиданную, странную, еще непонятную Революцию. Я содрогаюсь, теряю присутствие духа и все-таки жажду ее, готов отдать для нее все, что у меня осталось. Разве же я смогу уберечь Тадека? Разве смогу встать перед ним и произнести: «Ты спрячься пока, укройся, пусть гибнут другие»?

Нет, никогда я не скажу ему таких слов — это значило бы обмануть моего мальчика и предать все, во что я верю. А решись я все же повлиять на него в этом направлении, он перестанет верить мне и покинет меня навсегда.

Нет, здесь нет иного выхода. Не видать мне уже покоя — кончилась прежняя, привычная жизнь, для меня уже наступила моя революция. Уже повисла над моей головой зловещая тревога; уже со страхом и болезненным любопытством заглядываю я в неизвестное завтра. Уже предчувствую великие дела и великие страдания, и встает перед моим мысленным взором множество неизбежных утрат.

Не для меня величавая мелодия грядущих событий, пыл сражений и радость побед. Я старый, чудаковатый человек и боюсь горчайших страданий, которые суждены нам. Все может случиться и все может сойти на нет. Все может выйти удачно и все может провалиться. Одни лишь страдания постоянно с нами. Они сгущаются, собираются на горизонте, как черные тучи. Счастлив тот, кто их не замечает. Молодцы те из наших, кто с легким сердцем идет навстречу новым временам. Когда-то меня это сердило, теперь я их понимаю.

Я не в силах ничего возразить, когда Тадек с сияющими глазами говорит о грядущих боях, о баррикадах, о красных знаменах, развевающихся над варшавской цитаделью. А что я могу ему сказать? Чему научить?

Я учил его несколько лет. Он усвоил уже всю мою науку. Теперь ему учитель — сама жизнь. Волна подхватит его и понесет. Он станет в строй, и будет подчиняться людям с твердой волей, и пойдет за ними, не колеблясь, не сомневаясь, — так, как и обязан поступить борец.

Тадеку сейчас всего восемнадцать лет. Он еще совсем дитя. Мальчик он на редкость способный, умеющий чувствовать глубоко. Он мог бы сделать в будущем что-нибудь очень значительное, если бы дано ему было дозреть, дожить…

Сегодня он спросил:

— Почему ты на меня так странно смотришь?

Я смутился до слез. Он, верно, думает, что я огорчен из-за этого волчьего билета. Ах, Тадек, Тадек…

Июнь 1904 года

Вот уже несколько дней ночует у нас товарищ Стефан. На мой взгляд, с ним что-то не в порядке. Он почти совсем не спит по ночам, разговаривает сам с собой, рассказывает какие-то ужасные, неправдоподобные истории. Мне трудно выдержать его пронзительный взгляд, я его боюсь. Боюсь еще больше за Тадека, на которого этот человек имеет непостижимое влияние. Тадек верит его россказням, беседует с ним целыми часами, их разговоры напоминают диалог двух сумасшедших. Напрасно я умолял наших, чтобы они взяли его от меня и поместили куда-нибудь в санаторий или в больницу.

Стефан приехал из Заглембя[37]. Там сейчас проходит мобилизация. Местные товарищи делали все возможное, раздавали прокламации. Их брали охотно, говорили: правильно, не надо идти на войну! Не дадим забрить себя в солдаты! Властям пришлось попотеть, ввели большую войсковую часть. Толпа бушевала. Убили двоих полицейских и двоих офицеров, разнесли монопольки, подожгли канцелярию командира части, уничтожили списки и документы мобилизованных. Два железнодорожных моста взлетели на воздух, в нескольких местах испорчены рельсы.

Что можно еще сделать?

Ничего. Разве только поднять вооруженное восстание.

Руки опускаются. Стефан рассказывает, что одна наша девушка, видя, как сотни здоровых, крепких людей, рабочие, ненавидящие царизм и понимающие, что их отправляют на верную смерть, садятся покорно в вагоны, судорожно зарыдала и побежала неизвестно куда. Ее тело нашли потом на путях — она бросилась под маневровый паровоз.

Стефан приехал прямо в Варшаву, чтобы от имени рабочих Заглембя обвинить Центральный Комитет в том, что допустили мобилизацию. Его отчитали, и он утихомирился. Теперь философствует, и я опасаюсь, что вот-вот он окончательно сойдет с ума. Не хожу на работу, стерегу его, занимаю разговором, делом. Тадека отправляю к приятелям, выдумываю всякие поручения, стараюсь, чтобы он не оставался один на один со Стефаном. Тадек стал чрезмерно задумчив, не слышит, когда к нему обращаешься, отвечает невпопад, словно витает в снах.

Я догадываюсь, о чем думает Тадек. О том же самом, что мучает нас всех. Жизнь задала очередную загадку и требует разгадки. Я не знаю, пришла уже революция или только еще должна прийти.

Полагаю, что не с одной еще загадкой мы столкнемся, что люди, не видя ясного исхода, будут стреляться и делать глупости.

Сегодня стоит один вопрос: почему тысячи людей у нас послушно идут в солдаты на ненавистную войну? Почему не сопротивляются? Уж лучше погибнуть здесь, на своей земле, защищая себя. Почему не пытаются бунтовать?