Новеллы и повести

Мы проговорили с ним долго, почти до самого утра, Тадек признался: он давно понял, что Михалинка носит не шрифт. А если чемодан такой тяжелый, то, наверно, там оружие. Он не выдержал, захотел посмотреть. И до каких пор его будут считать ребенком? Неужели ему нельзя доверить тайну? Нет, он открыл чемодан не из простого любопытства. Он хотел взглянуть на наше оружие, которое мы возьмем в руки, чтобы защищать наше Дело.

Ему уже виделись битвы, победы армии пролетариата, гениальный вождь, которого выдвинет народ.

— Великое счастье — бороться за свободу! И даже погибнуть — нет на свете большего счастья!

Это не было фразой, пустым звуком. Это был искренний порыв, в котором раскрылась молодая, чистая душа. Я почувствовал прилив гордости, сердце забилось сильно, радостно, словно я уже был свидетелем победы.

А потом сердце пронзила боль, слезы подступили к глазам, ибо только сейчас я понял по-настоящему: должно случиться чудо, чтобы этот мальчик пережил революцию. И в ту минуту я примирился с жизнью. Стали рядом, согласно две правды — личная и общая. Мне кажется, что только сейчас я воссоединился полностью с тем, чем как будто была наполнена моя жизнь в течение стольких лет. Словно бы только теперь ощутил я себя частицей общего, и все окончательно для меня прояснилось.

Но ни себе, никому другому не желаю пережить своего сына.

Ноябрь 1904 года

Завтра!

Наконец произойдет то, что навсегда останется вехой в нашей жизни. Всем станет ясно, что прошлое кончилось и будет теперь все отдаляться, что начинается новая эпоха и вступить в нее надо с обновленной, возрожденной душой.

Завтра прозвучит первый залп Революции!

Не стихийно, не таясь, а согласно плану и по цели будет выпущен этот первый залп — в открытом бою!

Сыграет ли он свою историческую роль? Будет ли услышан и понят всюду и всеми? Пробудится ли страна от спячки? Будет ли память народных масс хранить его как вечную славу, не отпугнет ли он, не устрашит ли?

День испытаний, день перемен — наш первый, действительно великий день.

Я счастлив, что дождался его, и горько мне, что не готов мой свадебный наряд, дабы достойно встретить Ее. Пойду в чем есть.

Пойдут ли вместе со мной сотни и тысячи таких, как я? Разбуженных, но еще не подготовленных, жаждущих, но еще не до конца уверовавших? Мы идем туда, в бой, чтобы побеждать. И также утвердить победу над собой.

Были и раньше великие события, которые потрясли мир, было смятение одиночек, были маяки в разливе газетных статей и были пламенные воззвания.

Но из всего этого еще не могло родиться мужество — то, что живет для жизни и велит умереть без колебаний и сожаления.

Мы пойдем — завтра — туда, чтобы завоевать мужество. Пойдем все разом на великое испытание. Взглянем в глаза врагу и смерти.

Будут потом павшие, будут отступившие и будут такие, что выйдут с обновленной душой и сохранят ее навсегда.

Завтра, там, на камнях Гжибовской, родятся и вырастут из безыменной толпы — над толпой — новые люди.

Там будут впервые названы имена, которые потом станут славными и грозными. Будущие поколения почтят эти имена, прозвучавшие в первом боевом крещении.

В моей квартире уже нет чемодана с оружием. Оно в трудовых, рабочих руках.

Сейчас, в эту минуту, будущие солдаты Революции осваиваются с мыслью о предстоящем сражении, а руки их привыкают держать оружие.

Я отправляюсь со всеми вместе. Встану рядом с Хеленой, пойду туда, куда пойдет она. Это будет неподалеку от места, до которого может дотянуться смерть. Возьму за руку Тадека. Будем держаться друг друга — у нас одна судьба.

И я говорю искренне: хорошо, если погибнем, и хорошо, если останемся живы.

Ибо учтет Революция нашу смерть и потребует когда-нибудь у жизни ответа.

А наш долг — быть или не быть, но всечасно служить Ей.

Перевод М. Алексеевой.

История одной бомбы (Избранные главы)

ГЛАВА II

Угрюмо смотрит на Вислу, на широкие заречные просторы опустевший королевский дворец. Ничью душу не тревожит уже эта громадина. А ведь когда-то было иначе. Молчат его стены, не слышно ни шепота, ни вздохов о далеком прошлом — мертвое казенное здание. Теперь тут казармы. И давно забыл варшавянин о тех, кто там некогда жил и правил. Тяжело поляку вспоминать о прошлом. Да не о королях тут речь, не в них дело!

При виде этого королевского замка варшавянин испытывает мистический ужас. Прошлое, словно призрак, встает из могилы и пытается схватить живого человека своими костлявыми руками.

А человек хочет жить. Человек хочет жить спокойно. Научился он отгонять от себя упрямые видения. Научился забывать, не думать. Многому, ох, как многому пришлось научиться.

Но старые деревья в саду помнят те давние времена. Они глядят, как и прежде, в окна верхних этажей, равнодушные ко всему, что происходит там сейчас, что происходило там ранее. Те же самые стены, те же расписные потолки. Улыбаются с потолков нарисованными губками нимфы и музы. Уста их всегда раскрыты для поцелуев, не увяли нагие тела, не увяли венки и гирлянды.