Новеллы и повести

Конечно, я виноват, внезапно порвав нашу многолетнюю дружбу. Нужно было как-то с ним объясниться, но он же чудак и наивен, словно ребенок. В чем я мог обвинять его? Даже сейчас, запуганный и одичавший, Огорович заявил мне, что он ни минуты не колебался бы «разделить со мною опасности», что «он подробно социализма не изучал, но вполне симпатизирует ему», что четырнадцатилетним юношей во время восстания он хотел примкнуть к борцам и тому подобное. Словом, из-за конспиративных причуд Марты мы потеряли товарища. Разумеется, в ближайшую субботу я вытащил из комода шахматы, поставил на стол водку и закуски, и ровно в половине восьмого Огорович уже сидел опять на своем месте. Это была трогательная минута. Он — возвращался к прежней жизни, я — как бы прощался со своим революционным прошлым. Радость старого чудака мне была приятна, но тяжело было думать, что так будет уже всегда. В тот первый вечер я был рассеян и проиграл ему все партии. Одно мне в нем не понравилось: он слишком часто прикладывался к рюмке. Прежде мы выпивали по две-три, а теперь он один осушает целый графинчик и под конец заметно пьянеет. Нужно постепенно отучать его от этой пагубной привычки. А ведь виновницей-то всего является, по существу, Марта. Интересно, скоро ли явится этот уважаемый товарищ и выгонит моего приятеля?

Ноябрь 1892 года

Неделю назад я получил письмо от нашего сумасбродного Леонека. Письмо было очень неосторожное, но оно обрадовало меня чрезмерно, будто явилось предвестником лучших времен.