Новенькая на факультете боевых магов (СИ)

Внутренний огонь, мелким шариком концентрирующийся в груди, вмиг совершает какую-то термоядерную реакцию и выплёскивается наружу сверкающим пламенем. Гончая морщится и отворачивается.

— Морган, ты как? — уже громче зову я. И, не дожидаясь ответа, твержу: — Лапидибус!.. Игнис!..

На дорожку сыплются горящие камни. Искры во все стороны летят. Но гончая только головой трясёт и, рыча, наступает, заставляя меня пятиться. Вот гадина!..

— Я-то нормально, — отзывается Морган. — А ты уходи!

— Бежать можешь?

— К сожалению, только ползти.

— Ты один? В смысле больше никто не пострадал?

— Где-то тут был Алфи. Надеюсь, он успел спрятаться.

На помощь звать нельзя, чтобы не подвергать риску кого-то ещё. Как же ты не вовремя, Дотти!..

Я отправляю в её сторону новую порцию раскалённого гравия, пытаюсь запутать ей ноги шипастыми лианами. Но увы. Был бы это эльв, уже лежал бы на земле, перевитый по рукам и ногам. Гончей человеческая магия как мёртвому припарка. Лианы скукоживаются и отползают, камни не долетают, меняя траекторию прямо в полёте. А мне отступать некуда — голодная дионея уже жаждет вцепиться мне в задницу.

Со стороны крыльца слышится свист. Такой, каким обычно собак подзывают. Кто там такой бессмертный?!

— Уйди! Уйдите и запритесь! — кричу я, понимая, что, возможно, на крыльцо вышел сам секретарь Пламфли и с перепугу не чувствуя ни запаха сигарет, ни кофе. — Дотти каким-то образом выбралась из клетки. Морган ранен.

С крыльца доносится отборная брань, чередующаяся короткими фразами: «Оставить ни на минуту нельзя» и «Свалилась мне на голову». Но поражает меня вовсе не нецензурщина, а голос, её произносящий. Это Фицрой. Какого, спрашивается, чёрта ему не сидится на кухне?!

Дотти вскидывает морду в его сторону. Уши торчком. Из уголка рта слюна капает. Шаг, другой, третий — она всё ближе и ближе…

Вызвать её на себя и сломя голову бежать сквозь кусты дионеи в надежде на то, что хищный цветок не побрезгует полакомиться адской Дотти? Ещё лучше — заманить её к брызгающей ядом стене. Так себе план, но лучшего я пока не придумала.

— Дотти, хорошая девочка, иди сюда! — зовёт Фицрой и зачем-то рубашку снимает. Координация хромает, как будто он лишнего хлебнул. Но хотя бы на своих двоих стоит, я всё-таки переживала по поводу коленей.

— Ты в своём уме, идиот? — рычу я. — Уйди, дай заманить её в дионею.

— Как тебя увидел, так и свихнулся, — огрызается он. — Задницу свою от цветов убери, она мне ещё понадобится. Иди сюда, моя хорошая! И это я не тебе, Фостер.

— Пусть мою задницу лучше цветы сожрут, чем ты к ней ещё хоть раз прикоснёшься!

Если это мои последние слова, сказанные перед смертью, пожалуйста, не набивайте их на моём могильном камне!

Пока Фицрой, спускаясь с крыльца, снимает ремень (боги, он точно свихнулся, и я тут совершенно ни при чём), Дотти меняет тактику и бросается на меня. Отпрыгивая в самую гущу дионей с воплем: «Заклинаю всей своей магией!» — вызываю одновременно камни, фаерболы и дождь с градом. Всё это добро сыплется с неба в тот самый миг, когда гончая в прыжке нацеливается открытой пастью аккурат мне в горло.

Инстинктивно выставляю руки и зажмуриваюсь. Падаю на спину и жду острой вспышки боли. Но чувствую лишь струи дождя, шлепки льдинок и гравия да щелчки зубастых пластин, впивающихся мне в уши, предплечья и волосы. Больно, неприятно, но горло по-прежнему цело. Из-за шока не сразу улавливаю шум за кустом. Дионея трясётся, Дотти визжит, Фицрой то ругается, то ласково так: «Потерпи, моя хорошая». И это он не мне, а адской гончей? Вот как так?

Отряхивая гравий, поднимаюсь на ноги. Ветви хищно тянутся следом, но я не обращаю на них внимания. В свете фонаря вижу, как Фицрой, прижимая всем телом извивающуюся гончую к помятому кусту, фиксирует её челюсти ремнём.

— Помочь? — деловито интересуюсь я.

Он бросает на меня взгляд — короткий и такой колючий, что я ощущаю его похлеще укусов дионеи. И молча наблюдаю, как он самостоятельно справляется с существом, наводящим ужас на жителей Третьего и Четвёртого континентов одним своим названием. Конкретно эта гончая, конечно, далеко не молода и не так сильна, как те, которых я видела раньше, и всё-таки его бесстрашие и физическая сила меня впечатляют. Правильно тётя Эмили говорила: «Там, где бессильна магия, справятся обычные человеческие руки».

Спеленав Дотти своей рубашкой, он поднимается на ноги. Вытирает лоб. И, не отрывая взгляда от поверженной гончей, говорит:

— Сеньора Вальенде научила пеленать особенно буйных собак, которые прививки простой боятся.

— И кто у нас сеньора Вальенде? — спрашиваю я с таким интересом, словно от ответа вся моя жизнь зависит. В отличие от него, меня вовсе не Дотти волнует. Я не могу отвести взгляда от его пресса, как будто впервые увидела.

— Бабушка моя, — нехотя отвечает Фицрой и резко переводит стрелки: — Ты, Фостер, ходячая загадка. Откуда в тебе столько магии? Все, чёрт возьми, четыре стихии. Если бы мы с тобой переспали, было бы только три, но мы ведь не?.. Или я чего-то не помню?

— Не в этой жизни, извращенец! — чересчур эмоционально реагирую я.