Новое сердце

– При этом процесс сугубо добровольный. Это значит, что, если Джун пожелает в любой момент уйти, она вправе это сделать. Но, – добавила Абигейл, – хочу подчеркнуть, что инициатором данной встречи был Шэй, и это очень хороший первый шаг. – Она взглянула на меня, на Мэгги, потом на Джун и, наконец, на Борна. – А сейчас, Шэй, – закончила Абигейл, – вам надо выслушать Джун.

Джун

Говорят, со временем горе стихает, но это неправда. Прошло уже одиннадцать лет, а мне больно все так же, как в тот первый день.

Взглянув на его лицо, рассеченное на сегменты металлическими прутьями, как на каком-нибудь портрете Пикассо, где сложить эти куски вместе невозможно, я вспомнила все. Это лицо, это проклятое лицо – последнее, что видели Курт и Элизабет.

Когда это только случилось, я стала заключать с собой сделки. Говорю себе, бывало, что примирюсь с их смертью, если только… – и тут я заполняла пропуски. Если только смерть каждого была быстрой и безболезненной. Если только Элизабет умерла на руках у Курта. За рулем я порой загадывала, что если до перекрестка светофор переключится на зеленый, то это было правдой. Я не признавалась себе, что иногда притормаживала, чтобы увеличить свои шансы.

Единственной причиной, почему я вылезала из постели в первые несколько месяцев, было то, что во мне кто-то нуждался. У новорожденной Клэр не было выбора. Ее надо было кормить, носить на руках, ей надо было менять подгузники. С ней я опускалась на землю, живя настоящим, а не цепляясь за прошлое. Я обязана ей спасением своей жизни. Может быть, еще и поэтому я решительно настроена отплатить ей тем же.

Но даже Клэр, о которой нужно было заботиться, спасала не всегда. Какая-нибудь мелочь могла пустить меня по нисходящей спирали: втыкая семь свечей в торт на ее день рождения, я вспоминала Элизабет, которой исполнилось бы четырнадцать. Я открывала коробку в гараже и вдыхала аромат миниатюрных сигар, которые Курт время от времени любил покурить. Я открывала баночку с вазелином и видела на поверхности отпечатки крошечных пальчиков Элизабет. Я брала с полки книгу, и из нее вылетал лист покупок, написанный почерком Курта: «Чертежные кнопки, молоко, соль».

Что я хотела бы сказать Шэю Борну о влиянии этого преступления на мою семью – так это то, что оно уничтожило мою семью. Мне хотелось бы, чтобы он увидел, как четырехлетняя Клэр, примостившись на ступеньках лестницы, внимательно рассматривает фотоснимок Элизабет и спрашивает, где живет девочка, похожая на нее.

Я бы хотела показать ему то место в построенной им комнате, бывшей детской Клэр, где на полу осталось пятно крови, которое никак не отмыть. Сказать ему, что, хотя несколько лет назад я закрыла пол ковром, превратив комнату в гостевую спальню, все равно не хожу через нее, а обхожу на цыпочках по стенке.

Хотелось бы показать ему счета, приходившие из больницы, куда направляли Клэр, и на оплату которых быстро ушли все деньги, полученные мной из страховой компании после смерти Курта. И еще я бы хотела, чтобы он пришел со мной в банк в тот день, когда я разрыдалась перед служащей, сказав ей, что намерена ликвидировать фонд Элизабет Нилон для колледжа.

Как бы мне хотелось вновь испытать те моменты, когда Элизабет сидела у меня на коленях и я читала ей, а она постепенно засыпала. Или услышать, как Курт называл меня Рыжей, и почувствовать, как он запускал мне в волосы пальцы, когда мы вечером смотрели телевизор в спальне! Я с радостью собирала бы грязные носочки Элизабет, которые она разбрасывала по дому, за что получала от меня нагоняй. Хорошо было бы повздорить с Куртом из-за оплаты картой «Мастеркард».

Если им суждено было умереть, мне бы хотелось знать об этом заранее, чтобы дорожить каждой секундой, проведенной с ними, а не думать, что этих секунд впереди еще тьма. Если им суждено было умереть, мне бы хотелось быть там, чтобы они в конце увидели мое лицо, а не его.

И еще мне хочется, чтобы Шэй Борн после смерти попал в ад, куда-нибудь подальше от моей дочери и мужа.

Майкл

– Почему? – спросила Джун Нилон; голос ее звучал надтреснуто и печально; она сжимала лежащие на коленях руки. – Почему ты это сделал? – Она в упор смотрела на Шэя. – Я впустила тебя в свой дом. Я дала тебе работу. Я доверяла тебе. А ты… ты отнял все, что у меня было.

Шэй беззвучно шевелил губами. Он двигался из стороны в сторону в своей тесной будке, иногда ударяясь в стену лбом. У него бегали глаза, словно он собирался с мыслями, не зная, что сказать.

– Я могу это исправить, – наконец проронил он.

– Ничего ты не можешь исправить, – холодно произнесла она.

– Другая ваша девочка…

Джун вся сжалась:

– Не смей говорить о ней! Даже не произноси ее имя. Просто скажи мне. Я одиннадцать лет ждала, чтобы это услышать. Скажи, зачем ты это сделал?

Он плотно зажмурился, на лбу у него выступил пот. Он что-то шептал – наверное, литанию, чтобы убедить себя, а может быть, Джун. Я подался вперед, но шум из кухни заглушал все звуки. А потом шипение прекратилось, и я услышал громко и четко произнесенные слова Шэя:

– Для нее лучше было умереть.