Ее беспокоило, что она не сумеет исполнить задуманное!
— Да.
Мой короткий ответ ее не утешил. Мы шли через заброшенный парк, по слабо утоптанной тропинке. Палая листва шуршала под ногами. Марсия поминутно озиралась. А еще — ей было холодно. Пару раз она споткнулась, мне пришлось поддержать ее. При этом я ощутил, как она дрожит. Наконец, она остановилась и спросила надрывно, со страхом и вызовом:
— Куда мы идем? Что вы хотите со мной сделать?!
Если бы она тут же бросилась наутек, то вряд ли бы я ее догнал. Но гордость мешала ей обратиться в бегство.
— Никуда. Допроса не будет. Дальше мы не пойдем.
Из наплечной сумки я вынул маленький, около 30 сантиметров длиной кинжал, в серебряных, богато инкрустированных ножнах.
— Возьмите. Ему больше ста пятидесяти лет. Изделие горских оружейников. Лезвие настолько острое, что им можно на лету перерубить носовой платок.
— С-спасибо… — рука Марсии дрогнула, когда она принимала старинное оружие из моих рук. Вынула кинжал из ножен. Завороженно уставилась на сверкающее лезвие.
— Ты не обманул, эфемер. Это — правильное средство.
— Наилучшее приближение к тому, о чем вы так настойчиво просили.
— Se vero. Cho ochani?
Она, незаметно для себя, перешла на тонго, но я ее понял.
— Кроме меня, свидетелей не будет…
Я повысил голос, пресекая готовое сорваться с ее губ возражение. Что за упертое создание!
— Тут такое дело, Марсия… Никому не хочется смотреть, как вы вспарываете себе живот.
Она пробормотала что-то неразборчивое, но, судя по всему, ругательное. Опять ей дикие и недоразвитые эфемеры во всём виноваты.
— Понимаю, Марсия, ваше затруднение. Не перед кем выпендриться — раз. И некому избавить вас от лишних мучений, когда выпустите себе кишки. Ни я, и никто из моих знакомых не умеет рубить головы.
— PafEj…
— Хорошо. Добью выстрелом в сердце. Ваша голова останется при вас, но лицо не будет искажено страданием. Так требует ваш обычай?
— So. Borzo nade.
— Сделаю быстро. Даю слово.
Она молча кивнула. Опустилась на колени, чуть разведя ноги. Резким движением расстегнула застежки-липучки на комбинезоне. Задрала рубашку, обнажая живот. Кинжал в руке она держала твердо. Примерила лезвием… Щеки ее порозовели. Ей больше не было холодно. Глубоко вздохнула.
И тут я тихо окликнул ее:
— Марсия…
Она сильно вздрогнула, и замерла. Я быстро опустился рядом с ней на колени.
— На самом деле вы не хотите умирать. Ваша проблема в другом. Вовсе не в расплате за непоправимую, как вообразили, ошибку.
— В чём… — глухо спросила она.
—
— Ты… бесчувственный дикарь, эфемер… Не понимаешь, что я натворила. Погубила «Ксанаду». Погубила… тысячи моих…
— Марсия! Любая война — игра с неизвестностью. Командир, посылая подчиненных на задание, возможно, посылает их на смерть. Вы думали: «пришел, увидел, победил»? Перепуганное, обескураженное человечество склонится перед могуществом таинственных пришельцев? Какое-то время вы правили бы анонимно, а потом высадились на планету? Сочинив правдоподобную историю о взрослых дядях и тетях, оставшихся на орбите и контролирующих колонизацию. Глупый замысел, как раз для детишек, вроде вас.
Марсия аж вспыхнула вся, от гнева и злости. Я даже решил, что она набросится на меня, благо, ножик в руки я сам ей дал. Но она справилась с собой.
— Всё не так! Совсем! Не совсем так…
— Допустим. При том, что план ваш практически удался.
Я встал, потирая затекшие колени. Марсия, невольно, последовала моему примеру. Руку с кинжалом она осторожно опустила, чтобы не задеть бритвенно-острым лезвием ни себя, ни меня.
— О чем. Ты. Говоришь? — спросила, уставившись на меня в упор. Глаза у нее большие, золотисто-карие.
— Последним этапом залихватского плана была высадка на планету. Вот и высадились. Разве нет?
Она попыталась возразить, но я не дал ей раскрыть рта, перебив нахально и грубо, как полагается дикарю-эфемеру.
— Потеряли по пути десантный корабль и больше половины личного состава. Но закрепились на плацдарме. Беда лишь в том, что у командора Марсии закончились домашние заготовки. А думать лень. Ей легче выпотрошить себя, как курицу, чем пораскинуть умишком.
Красная от злости, Марсия вернула кинжал в ножны и швырнула его мне под ноги. Утерла рукавом пылающее лицо. Спохватившись, застегнула комбинезон.
— Так… что же мне делать?..
Такой робкой я ее раньше не видел. А румянец на щеках — то была краска не гнева, а стыда.
— Lukte. Serche. Trove. Ankapute. Использовать главное свое преимущество.
Взгляд ее молил: «Скажи, какое?!» — и я не стал ее мучить.
— Когда ребенку что-то нужно от взрослого, разве добивается он этого силой или угрозами?