Новогодние и другие зимние рассказы русских писателей

Конечно, понимал я, к чему тут речь идет, отчего не подождать, мы не в разлуке ведь были: как не на службе, все время вместе, только ночевать бегал в свою квартиру, а то все вместе… Тут и ждать долго не пришлось… Стряслась беда у нас с командиром третьей роты; полез в прорубь купаться, в Крещениев день, выпивши был очень, не выдержал после, захворал и помер от тифа. Глядь, приказ по батальону… принять, мол, роту подпоручику Чижикову, на законном основании. Захлопотался я, засуетился, дело-то ведь нешуточное, ежели чтобы все было в порядке; однако в две недели управился… Ну, докладываю у своих… готово! Лена рада-радешенька, сама за меня ротные списки и рапорты писала. Отец тоже смеется да усы седые крутит… Я, уж что говорить, земли под ногами не слышу… Только зовут меня к генералу…

Оделся по форме, прихожу… и — что бы вы думали?! «Собирайтесь, — говорит, — сейчас в дорогу, да и не близкую…» Дело в том оказалось, что казначей наш заболел внезапно, а ему надо было ехать, дело было в Екатеринбурге, казенное, большое дело, и с собою деньги везти, да ни много ни мало сорок две тысячи… «Я, — говорит генерал, — кроме вас, никому этого поручить не могу, поезжайте с Богом!»

Я было заикнулся насчет своего положения, а генерал улыбнулся… Знаю, говорит, знаю, как вернетесь назад, сам и посажёным у вас буду… А теперь… марш!

Прихожу «к своим» — рассказываю… Старик мне в ответ: «Что ж, от службы не отказываются, командировка хорошая и почетная, в формуляр занесется…» Лена оторопела было маленько…

— Вот уже нисколько! — чуть слышно прошептали губы Елены Ивановны…

— Собрался я одним днем, простился, запрятал в сумку на грудь деньги и бумаги, сел в сани и погнал, не переводя духу… День за днем, ночь за ночью… На шестые сутки прискакал в Омск, там надо было остановку, тоже по казенному делу, на двое суток иметь… Тоже знаю, как поступать, инструкцию выучил наизусть. Сейчас в казначейство… «Потрудитесь принять на хранение, до выезда!» Сдал деньги, квитанцию выправил, думаю: «Отдохну покойно!» За шесть-то суток непрерывного гону всего разломало!

Написал письмо к Лене, все подробно в этом письме обозначил, выспался, заглянул в общий зал, пообедать тоже захотелось по-человечески… Вот тут и началось оно самое…

Я уже и щи свои отхлебал, и бифштекс съел, закурил папироску, подходит ко мне господин один, фуражка в руках форменная, одежда в порядке и сумочка через плечо.

— А мы, — говорит, — с вами товарищи. Вы ведь господин Чижиков?

— Так точно, — отвечаю, — моя фамилия Чижиков!

— Я вас в казначействе сегодня утром видел; мы с вами там по одному делу. Вы ведь деньги сдавали на хранение, до отъезда?

— Да, — говорю, — деньги сдавал казенные…

— Я тоже… Опасно, знаете, держать при себе в трактире такую сумму… Мало ли, что может случиться… Я вот теперь в Екатеринбург еду, деньги, положим, не казенные везу, а своего доверителя, однако большие, тысяч за сто будет… Тоже сдал пока на хранение!

— Да и я тоже в Екатеринбург! — бухнул я сдуру.

— Знаю. И вот мне очень приятно познакомиться… Здесь места пойдут весьма небезопасные, народ все подлец на подлеце… Так не поедем ли вместе… Ах, — говорит, — виноват, позвольте познакомиться: Гуровский, Станислав Иванович…

Познакомились мы… Думаю я эдак: оно хоть, положим, неудобно с попутчиком при казенной сумме, однако все же вдвоем смелее как-то… Вишь, он говорит «места опасные», народ вор. Он тоже деньги везет большие… Одним словом, попутал меня лукавый!

А тот, Гуровский-то этот, сейчас распоряжение сделал… Подали бутылку шампанского, затем другую… Меня, впрочем, не неволил пить, чокнулись только бокалами; я один всего и выпил, а то все Гуровский одолел… Взял он с меня слово, чтобы выехать вместе… В свое время и выехали…

И что за душа-человек оказался этот мой попутчик, такой открытый, такой честный, всю мне душу свою на первых двухстах верстах выложил… рассказывал, как он влюблен, как невеста его любит, меня на откровенность вытянул… Тьфу!.. Только имя дорогое опоганил… А ехали мы по моей подорожной, потому моя казенная из курьерских, а у того, говорит, частная…

На вторые сутки к ночи, верст мы уже без малого четыреста пятьдесят от Омска отъехали, остановились мы ночевать. Знал я, что этого не допускается тоже по положению, да уговорил, собака… Притворился, что его разбило очень, упросил хоть часика три простоять… А станция попалась первейшая, шпалерами оклеена и с особою горницею… Эту-то горницу мы и заняли… Осмотрел он замки у дверей, окна освидетельствовал, сумку под голову свою положил и револьвер около. Самовар нам подали… А уже больше, вот хоть убей, ничего не помню!

Проснулся я, головы поднять не могу, во всем теле ну ни капли силы не осталось, руки, ноги, как плети, лежат на постели… и уже комната не та, а смотрителева, и смотритель сам, спиною ко мне, сидит за столом и в книгу пишет… Окликнул — не сразу и голос мой заслышали, однако обернулся смотритель и говорит: «Ну, слава Богу!.. А я уже и уведомление послал в город, думал, помрете здесь, на станции…»