Новолуние

Признаться честно, я и дуба-то того не видел, на который указывал отец. Лес для меня был ничем иным как смешением оттенков серого в какое-то серо-чёрное месиво с вкраплениями серебристых отблесков лучей полной луны. Если бы отец не стоял на расстоянии вытянутой руки и не был обращён в сторону того самого дуба, я бы даже не понял, куда он смотрит.

Я напряг своё зрение, как только мог, но всё ещё ничего не мог разглядеть. Раньше у меня получалось намного лучше.

Серебристые пятна стали становится ярче и расширялись, сохраняя свой первоначальный яркий эпицентр. Свет расходился в стороны и охватывал лежащие рядом старые поломанные ветви, серые, опавшие прошлой осенью листья, молодые побеги будущих деревьев с маленькими яркими листьями. Свет расползался дальше, пока я не понял, что мои глаза начали выхватывать в этой темноте больше деталей, как будто кто-то вдруг стал повышать ползунок яркости в фоторедакторе. Каша из чёрных листьев стала становиться тёмно-зеленой, и каждый лист принял свои точные очертания. Лес вдруг стал другим.

Я видел тени на ночных деревьях, где всего лишь минуту назад даже не видел стволов, видел, как замершая мышь наблюдает за нами своими блестящими бусинками, видел, как переливаются в лунном свете прошлогодние листья. Прямо передо мной вилась еле заметная тропинка, уходящая за старую липу в десяти метрах впереди. По ней прошлись всего лишь раз, но этого стало достаточно, чтобы след странника отпечатался поломанными и придавленными листьями. Но сколько бы я не пытался вытянуть в преображавшемся передо мной лесу деталей, одного я никак не мог понять, пока до меня не дошло.

– Там же нет никакого дуба. Я вижу, что его нет, – не понимающе заморгал я, чувствуя, как глаза становятся влажными от напряжения.

– Я рад это слышать. Ты прошёл первое испытание. Там нет никого дуба и побега, – немного повеселев, сказал отец. – Как тебе снова видеть?

– Это нереально круто, – засмеялся искренне я.

Я стоял посреди ночного леса, где мог различить каждое дерево, каждую ветку и лист, колышущийся от еле заметного дуновения ветра. Ночь отошла, и на смену ей пришли серебристые сумерки, в которых я мог ориентироваться, как днём.

– А теперь беги за мной, – молниеносно выпалил отец и, сломя голову, рванул вперед.

Некоторое время я ещё переваривал его слова, но как только его силуэт начал растворятся за серыми стволами деревьев, я бросился за ним.

Первое время я держался неуверенно, спотыкался, проваливался, то и дело терял скорость, необходимую для того, чтобы нагнать отца. Всему виной было моё ещё не сформировавшееся зрение; мир перед глазами смазывался, картинка дрожала, и всё впереди превращалось в серо-синюю кашу, даже несмотря на то, что буквально пять минут назад я начал видеть лучше. Но, видимо, этого было недостаточно, ибо при движении я всё равно утерял преимущества обновленного зрения.

– Елизар, ты отстаёшь, – выкрикнул откуда-то из чащи отец.

– Да бегу я! – нервно ответил я.

Я остановился. Устал бежать наугад в этой мешанине, даже голова начала побаливать. Я видел всё, как в пьяном угаре. По-любому отец видит намного лучше, и это очередное испытание.

Немного отдышавшись, я снова потрусил, стараясь не наступить в ямы. И вдруг неожиданно для себя я почувствовал, что моя шея стала стабилизировать мою голову, а мозг начал выстраивать маршрут, по которому я должен бежать. Всё стало становиться чётче. По крайней мере, я видел, куда не следует наступать, где можно поставить ступню полностью, а где стоит ограничится лишь её частью. Эти метаморфозы пугали. Скрытые возможности моего организма, разбуженные этой ночью, были моими родными инстинктами, но при этом они были за гранью моего понимания. Я чувствовал иначе, видел иначе, и это всё никак не хотело укладываться в моей голове. И сложно было не согласиться с тем, что эти изменения нравились мне, видеть мир настолько лучше было сродни чему-то фантастическому, и я смог сделать это реальностью. Я стал бежать увереннее, и всё моё тело, как будто по чужому приказу и чужой воле, мчалось вперед, обходя все препятствия, пока в один момент я не оттолкнулся одной ногой от поваленного дерева и, пролетев пару метров в воздухе, не обогнал отца. Позади меня раздался торжествующий клич отца и его восторженный смех.

* * *

Тренировки с отцом заставили меня о многом забыть. Я почувствовал в себе жизнь, понял, что живу не зря, и у моей истории есть свой смысл. Я просто нашёл занятие, которому нужно отдаваться на все сто процентов. Но никто не отменял минуты отдыха, время для передышек, никто не отменял бессонницу.

Ночью ко мне снова приходила она. Пришла, как бывает обычно. Я не понимал – сон это был или реальность, но принял её как должное. Сейчас, сидя на своем диване и глядя на сползшее на пол одеяло, что обнимал во сне, представляя её, я уже не могу собрать той мозаики. Не могу вспомнить всё, что мне снилось. Сон ушёл от меня, убежал через открытое окно куда-то в бесконечно прекрасное ночное небо прямо к далёким звездам.