Новолуние

Серый великан отошёл от меня, и ему на смену примчались волчата, разделавшиеся со своей частью свиной туши. Их мордочки блестели от жира, а чистые наивные золотистые глазки смотрели на меня с любопытством. Один из волчат плюхнулся назад и почесал за ухом так неистово, будто от этого зависит его жизнь. Эта картина рассмешила меня, и волчонок обратил на меня свой взгляд. Его лапка замерла, и он начал сверлить меня своими золотистыми пуговками, которые в лучах солнца блестели и мерцали.

Я присел и протянул к нему руку. Шершавый язык коснулся моей ладони. Удивление. Что-то удивляло меня в моей ладони. Какой-то незнакомый запах. Что-то не так. Что-то новое. Интересно. Любопытно. Мягкая. Незнакомый запах.

Моя рука скользнула по шее волчонка, и на моё удивление он плюхнулся на спину, приглашая меня погладить его живот. Это заставило меня улыбнуться. Будто вторя мне, волчонок радостно тявкнул. Остальные волчата, что наблюдали за нами, подбежали к нам и принялись облизывать меня своими шершавыми языками, пытаясь достать до моего лица, а в особенности до носа. От них пахло мясом, но это не напрягало меня. Подумаешь, еда. Волчата скулили и толкали меня со всех сторон своими лапками, залезая своими языками мне в уши, глаза, ноздри.

– Они считают тебя своим и хотят, чтобы ты пах также, как они, – засмеялся отец. – Они тебя приняли.

– Я чувствую это, – смеялся я.

В это время остальные волки сидели рядом. Кто-то из них разделывался с остатками туши, принесённой нами, кто-то лениво растянулся в тени. Моё внимание привлекла отделившаяся ото всех группа волков, сидящая рядом с зарослями малины и не приближающаяся к нам.

– А почему они ушли от нас? – спросил я отца.

– Это обычные волки. Присоединились к нашей стае. С ними мы не можем общаться так, как с теми, в ком есть наши гены.

– То есть, у нас нет контакта с обычными волками?

– Нет.

Я посмотрел на эту группу, которая была вынуждена прийти сюда лишь только по воле их вожака, который являлся оборотнем. Им не было никакого дела до нас. Они с опаской держались и, как полагается всем диким животным, испытанным временем, не доверяли человеку.

– А если волк спарится с оборотнем?

– Это невозможно. Биология. У нас разное количество хромосом. Ведь не может же спариться обезьяна с человеком. Технически конечно может, но это ничего не даст. Так же и у нас.

– Значит, человек-оборотень и волк-оборотень могут… – начал было я, но отец понял, о чём я хочу спросить.

– Тоже нет. Разный набор хромосом. Мы можем сходиться с людьми. Набор хромосом у нас, как у людей, но вот генетически мы богаче. А в обличие волка у нас нет больше вариантов, кроме как себе подобные. Рано или поздно они тоже вымрут. По своей воле никто не захочет обречь себя на такую жизнь, а те, кто есть, слишком малочисленны. А потомки волков-оборотней когда-то выродятся в обычных волков.

Мной овладело еле заметное чувство обречённости. Одиночество, о котором я забыл, снова накрыло меня волной. Одиночество, что я испытывал каждый день, возвращаясь в свою пустую квартиру в Казани, которое многократно усиливалось с приходом ночи.

Я поднял глаза и поймал на себе замерший взгляд того самого волка, что подошёл ко мне первым. Неужели это были его мысли? Неужели его одолело чувство одиночества после слов отца? Тоска в его глазах вызвала ком у меня в горле. Тепло летнего дня, лучи солнца стали чем-то отдалённым, что никак не могло справиться с моей грустью и обреченностью, которую я носил в своем сердце уже не один год. Все это существование, выполнение ежедневных обязанностей –лишь ритуал, который я должен проводить каждый день, чтобы выжить. Умирать не хочется. Жить тоже. Золотистые волчьи глаза понимающе сверлили меня.

* * *

– А сколько лет живёт обращённый в волка оборотень? – спросил я отца, когда мы ехали в машине обратно, оставив моих новых знакомых в лесу.

– Смотря во сколько обратишься, – отвечал будничным голосом на мои вопросы отец.

Сейчас мы снова походили на обычную семью. Отец ведёт машину, а его любопытный сын отвлекает его кучей вопросов, на которые он без устали находит ответы, порождающие ещё вереницу вопросов.

– Если, например, обратиться в двадцать лет? – предположил я.

– В два-три раза меньше человеческого срока. Если в среднем жить до восьмидесяти лет, то примерно тридцать-двадцать лет останется жить оборотню в обличии волка. Здесь сказывается дикая жизнь.

– А кто был тот большой волк, что подошёл ко мне первым?

– Это их староста. Он наблюдает за ними. Он самый старший, уже многое повидал.

– Когда он обратился? Сколько ему лет?

– Было бы около пятидесяти человеческих лет, но по волчьим – глубокая старость. Если тебе интересно, то мы можем заехать в одно место, и ты всё сам узнаешь.

– Конечно, интересно! – возбудился я. – А куда заедем?

– Очень много вопросов, сын, – засмеялся папа. – Сейчас всё сам узнаешь.