Новые Дебри

Углы его растянутых в улыбке губ опустились. Он стряхнул пыль с ее ноги и оставил ее в покое. Мышца дрогнула. Глен со стоном перекатился на бок, свернулся клубком, как мог. Пропащая нога волочилась за ним.

Агнес смотрела, как мать стоит над Гленом, вперив взгляд в его спину, в оленью шкуру на ней, вытертую местами до кожи, потому что никто ни разу не дал ему новой шкуры для одежды, даже необработанной, чтобы смастерить из нее что-нибудь. Охотником он был никудышным, а если ему удавалось добыть что-нибудь, он никогда не приберегал хорошие шкуры для себя. Агнес вспомнила, сколько штанов он сшил для нее из шкур оленей, которые сам принес с охоты. Все остальные давали ей какие-нибудь мелочи для одежды или лоскуты на заплатки. Как всем детям. А она никогда не замечала, чем жертвовал Глен с его скудными возможностями, и при этом сам был вынужден обходиться малым.

– Тебе самому следовало делать больше, – обвинила его Беа, глотая слова от гнева и отчаяния. Она поставила ногу на потертую шкуру и толкнула его безвольное тело.

– Пожалуйста, не пинай меня больше. – Он сжался сильнее, прикрывая голову ладонями, словно в ожидании побоев. – Если ты не заметила, мне и без того несладко.

Беа снова толкнула его ногой.

Размахнувшись, Агнес пнула мать в ногу.

– Эй! – воскликнули в один голос Глен и Беа.

Неожиданно строго Глен сказал ей:

– Не смей пинать свою мать.

У Агнес брызнули слезы.

– Но она же тебя пинает.

– Ей меня можно. А тебе ее – нельзя. Ты меня слышишь?

Агнес не помнила, когда Глен повышал на нее голос. У нее путались мысли. Стало жарко и трудно дышать. Она крепко зажмурилась. «Посчитаю до десяти, – думала она. – И тогда все станет понятным». Она сосчитала до десяти и открыла глаза.

Рука Глена лежала на ступне Агнес, его улыбка была грустной, налитые слезами глаза смотрели на нее.

– Слушай, я тебя люблю.

Агнес знала, что и ее глаза увлажнились, но не чувствовала слез.

Всхлипывая, Беа стащила с себя куртку, сшитую незадолго до окончания последних снегопадов, – теплую, пушистую, еще пахнущую дымом и зверем, – и укрыла Глена.

– Спасибо, – сказал он, подтягивая к себе рукав куртки и засовывая край в рот. Он закусил край и застонал. Звук был зловещий и яростный.

Он взглянул на Агнес.

– Я тут подумал… – произнес он невнятно сквозь шерсть куртки. – Может, тебе стоило бы поучиться в школе?

Беа пощупала его лоб.

– У тебя бред?

– А вот и нет.

– У тебя рифма, – сказала Агнес и криво, как смогла, улыбнулась ему.

Глен закашлялся и содрогнулся. Поежился под курткой.

У Агнес перехватило горло, стало стыдно за глупые слова. На сердце словно лег валун.

Но тут Глен вдруг произнес «ха-ха-ха» своим новым, отстраненным, почти шутовским голосом, и – невероятное дело – все они рассмеялись. Мать и Глен хохотали раскатисто, до слез на глазах.

Смех оборвался, Агнес увидела, как улыбка медленно сходит с лица Глена. Следила за каждым подергиванием мышц, наблюдала, как она исчезает, потому что она могла быть для нее последней. Она чувствовала, что он уходит. Посмотрела на мать. Чувствует ли она?

– Ш-ш-ш, – сказала Беа, хотя никто не издавал ни звука. Словно заранее пресекая любые разговоры, а может, в попытке успокоить всех. Все еще прижимая ладонь к щеке Глена, она добавила: – Агнес, по-моему, тебе пора возвращаться.

– Почему? – Ее голос прозвучал пронзительно, не подчинился ей.

– Потому.

– И ты тоже идешь?

– Нет, я задержусь ненадолго.

– Я не хочу уходить. – Агнес упала на колени рядом с Гленом. Он все еще улыбался – печально, через боль, но твердо. Она сжала кулаки на коленях.

– Агнес, – сказала мать, – я хочу, чтобы ты вернулась и сообщила остальным, что мы здесь. Хочу, чтобы ты побыла там, пока я не вернусь. Передай, пусть никуда не уходят. Скажи Карлу, чтобы не уходил.

– Нет. Ну пожалуйста.

– Агнес, иди в лагерь.

Глен коснулся ее ступни.

– Все хорошо, – сказал он. – Можно попрощаться прямо сейчас.

Агнес не сдвинулась с места. Она понимала, что больше не увидит Глена никогда, и уже это было плохо. Но ей не верилось, что она увидит еще когда-нибудь и мать.

– Агнес, – опять твердо сказала мать.

Агнес прижала пальцы к губам, погрызла кончики.

Глен мягко вынул изо рта ее пальцы и пожал ей руку.

– Она вернется, я обещаю.

От лица матери отхлынула кровь, а Агнес вспыхнула, жарко и явно. Понимающе.

Что они станут делать без Глена, когда больше некому будет им переводить?

Агнес склонилась и поцеловала Глена в лоб.

– Дорогая моя дочка, – сказал он. Его губы были сухими, улыбка таяла на коже, но глаза влажно блестели, глядя на нее. – Невозможно гордиться больше, чем я горжусь тобой, – признался он.

Мать взяла Агнес за плечо, поставила ее на ноги, развернула и движением вытянутой руки отправила в сторону лагеря.

Агнес медленно зашагала прочь. Потом остановилась.

– Агнес, – предостерегающе произнесла мать.