Новые крылья

За нашим столом всегда тихо. Все молчат. За другими тоже говорят и смеются негромко. Самый шумный и веселый стол – это, конечно, Вольтера. Их слышно всем. Кто-то неодобрительно поглядывает в их сторону, кто-то улыбается доносящимся оттуда шуткам, иногда даже над их анекдотами за другими столами смеются. Доктора не одобряют такого веселья во время трапезы, тем более что им подают лечебную пищу, вкушать которую следует, чуть ли, не благоговейно, понемножку, тщательно жуя, с надеждой на выздоровление. Так же не нравится доктору и то, что наш этаж превращается в клуб или салон, в петербургскую квартиру Вольтера до болезни. Бесконечные гости, шум, смех, пение, игры, запрещенные угощения и напитки. Не успели мы как следует обжиться, а уж весь растревоженный санаторий, шепчется по углам: «О! Эти русские! Эти русские…». И делают большие глаза и пугают друг друга небылицами. Я все это знаю от своих беленьких подруг, с которыми болтаю все свободнее, за что, в первую очередь, должен благодарить, конечно, своего дорогого учителя, о котором, нет, не забыл, но на время перестал думать ежечасно. Священная книга моя заброшена. Я так мало бываю в своей комнате, оглушенный впечатлениями, развлечениями, разговорами на чужом языке, утомленный постоянной суетой, сбитый с толку непрерывным вниманием чужих людей. Я валюсь на кровать, и, стараясь распутать все, что перепуталось за день у меня в голове, засыпаю.

30 июня 1910 года (среда)

Катались в лодках всей компанией. А.Г. с маркизом и его подругой-француженкой не из нашего санатория, в одной. Я с полковником Кунцем и m-lles Бланш и Клер в другой. Перекрикивались, пели, шутили. Опоздали на обед. Поэтому обедали у нас в гостиной, обильно запивая вином пищу отнюдь не постную. За что получили выговор от доктора, которому очень скоро на нас донесли. Доктор был вне себя от негодования, грозился прогнать нас из санатория, так как не желает, чтобы Вольтер скончался именно здесь, под его наблюдением. Мне даже жалко стало бедного Аполлона, все его постоянно попрекают, о нем же заботясь, и я и Митя и врачи, заставляют беречь себя. А стоит ли беречь себя от удовольствий, вопрос, все же, философский. Когда доктор ушел, В. подмигнул мне и заявил: «Будем жить пока не выгонит. Выгонит – уедем в Италию».

Разбирали почту. Для меня тоже было письмо от мамы и Тани. У них всё по-прежнему, скучают обо мне. А от Д. ничего. Меня это больно кольнуло. После ужина, отказавшись от вечерних увеселений, ушел пораньше к себе. Открыл дневник наугад, наткнулся на ту самую историю с женитьбой Правосудова. С середины прочел до конца, потом отыскал начало и от начала до конца прочел еще раз. Да. Демианов своенравный и капризный и не всегда справедливый к другим. Но как сжимается сердце, жалея его. И как всё во мне восстает против тех, кто его обижает. Милый, нежный, чувствительный и беззащитный. Слезы текли у меня по щекам, неужели и я теперь среди злодеев, такой же, как Правосудов и другие?

1 июля 1910 года (четверг)

m-lles Клер и Бланш обеспокоены тем, что не едет их petite-ni`ece [17]. Их вообще страшно беспокоит эта особа. Теперь мне стало ясно, что я не понимаю о чем идет речь, не только потому, что не знаю, как следует, французского, но и потому, что их беспокойство состоит из одних недомолвок, намеков и оговорок. Короче говоря, Беляночки интригуют. Демианов не пишет. Ни мне ни Вольтеру. Неужели обижен? Или увлечен другим? Уж лучше бы так.

M-lle Кики, подружка маркиза, сидела в нашей гостиной дожидаясь своего приятеля. Я тут же разбирал счета. Они с Вольтером развлекали друг друга несколько сальными разговорчиками. Когда он попросил меня помочь им, я был сосредоточен на своем деле и никак не мог уяснить, что он хочет. Тогда А.Г., извинившись перед m-lle, стал объяснять по-русски. Оказывается Ап.Григ. убеждает эту «милую девушку» в том, что целоваться в губы одновременно втроем очень даже возможно, что он и желает ей продемонстрировать сейчас же с моей помощью. Я, смутившись, стал лепетать, что неуверен, что маркиз одобрит подобные упражнения, и что лучше бы Вольтер его пригласил. На что Аполлон отрезал: «Маркиз со мной целоваться не станет». Я сказал, что тоже не уверен в возможности такого поцелуя. Вольтер обрадовался: «Сейчас я вас всех научу! Идите сюда!». M-lle захихикала, я покраснел, наши лица приблизились, и действительно, три человека могут все вместе одновременно целовать друг друга, ничуть не мешаясь. Говоря откровенно, ничего более восхитительного, невероятного, волнующего я еще в жизни не испытывал.

2 июля 1910 года (пятница)