Новые крылья

С А.Г. писали письма, разбирали счета. Ужас, во что обходится наше здесь житье. Я уж должен бы привыкнуть к Вольтеровским тратам, но совсем равнодушным при виде таких сумм, оставаться не могу. После обеда гуляли с Анной в парке. Болтали по-русски обо всем. Она много выспрашивает про Петербург. По-книжному рассуждает о том, как там живут ее соотечественницы, наивно и трогательно. Я рассказывал про Демианова, что можно, конечно. Читал стихи. Она заявила, что в восторге, требовала читать еще, и взяла с меня обещание, переписать для нее все, какие помню. Это мне бальзам на сердце. Анна сразу сделалась для меня близкой. Я очень рад, что душа ее отозвалась с такой готовностью, на всё, что мне бесконечно дорого. От этой внезапной, неожиданной близости я расчувствовался, и, чуть было, не решился даже спросить, что это беспокоит в ней ее родственниц, но все-таки удержался. Лицо Мышонка и интерес к Демианову. Можно найти в этом нечто демоническое, если поискать. Но я просто радуюсь от души своему новому другу. Ходил в магазин, специально купить красивую тетрадь для Анны. После ужина, манкировав вечерние забавы, переписывал Мишины стихи. Ужасно старался сделать красиво, боялся ошибиться, испортить, и от этого прямо трепетал. И еще от того, что вот новый человек теперь с нами связан. И снова сопричастность, фантазии, надежды – полнота жизни. А то совсем было зачах.

9 июля 1910 года (пятница)

Если бы я и вправду мог манипулировать Вольтером, то потребовал бы выписать к нам Демианова. Тоскую по нему. Рассказал Аполлону свой разговор с Груб., но он ни капли не заинтересовался. У него теперь свои интриги. Целыми днями они втроем не расстаются. Кажется, и ночами тоже. Ей уже комнату свою отвели в наших апартаментах. Митя дуется почему-то. То есть, я не совсем, конечно, не понимаю почему. Но заодно с Аполлоном и на меня тоже. Я-то чем виноват? Ворчит, что здесь никакое не лечение, а только одна вредность. Я с ним отчасти согласен. Анна, несмотря на мои уговоры, категорически отказывается говорить со мной по-фр. Ей очень нравится болтать на русском языке. И можно ее понять. Русская наша болтовня живая, бодрая, откровенная и теплая. А французские беседы натянуты и искусственны, из-за меня, разумеется. Но, в конце концов, нужно и мне совершенствоваться. Я предложил ей развлекаться, потешаясь над моими ошибками, но она, поглядев серьезно, заявила, что не желает смеяться надо мной. Я все толкую ей о Демианове. Подумываю даже показать дневник. Надеюсь, ей не скоро наскучит мой интерес. Она любит расспрашивать о Петербурге. Немного странные подробности ее интересуют. Я приписываю это книжным представлениям о России. Думаю непременно пригласить ее, когда вернемся домой.

10 июля 1910 года (суббота)

От Демианова письмо. В Кошке теперь настоящий театр. Приехал режиссер из Москвы. Идут репетиции. Ставят Мишину пьесу и еще что-то. Он хочет опять перебираться с дачи в Петербург, чтобы иметь возможность чаще бывать в театре. Я написал ему, пусть непременно переезжает в нашу квартиру, за нее до осени заплачено. Очень тоскую по нему. Про дневник пропавший ни слова. Не обнаружил? Не подумал на меня? Когда-нибудь я решусь покаяться, но не теперь. Гадаю по нему, как по книге. И всякий раз получаю в ответ нечто невообразимое. Решился прочесть Анне кое-что из своих стихов, те, что хвалил Демианов. Про акростихи она раньше не знала и они ей ужасно понравились. Обещал написать специально для нее. M-lles Бланш и Клер счастливы, что мы подружились. А.Г. тоже не преминул отметить, что у меня новая подруга. Да бог с ними со всеми, я счастлив, что встретил здесь Анну. На душе теперь легко и радостно, и не чувствую больше себя неприкаянным. Я вижу, что Анна тоже мне рада. Милая, добрая девушка. Однако Беляночки тревожатся не впустую. Я вижу, что-то тяготит ее. Если бы я мог узнать что, и облегчить ее душу так, как она облегчила мою. Но спросить не осмеливаюсь, а для того, чтоб она сама мне доверилась, мы еще слишком мало знакомы.

Ая Вас ждал, хотя такое невозможно.

Не зная даже сам, что Вас, что жду.

Еще вчера мне было грустно и тревожно,

Теперь по парку с Вами радостно иду.

11 июля 1910 года (воскресенье)