Новые мелодии печальных оркестров

– По вечерам. И на выходных. В обществе бываете?

Ллуэлин замялся:

– Э-э… сейчас нет – не очень часто.

– Не нужно, знаете ли, постоянно перебирать в голове одни и те же мысли.

– Я и не перебираю.

Мистер Гарнет аккуратно убрал очки в футляр.

– Люси, во всяком случае, не перебирает, – неожиданно объявил он. – Ее отец сказал мне, что она пытается вести самый нормальный образ жизни.

Пауза.

– Я рад, – тусклым голосом отозвался Ллуэлин.

– Вы должны помнить, что вы теперь свободны как ветер, – произнес Гарнет. – Незачем себя впустую изводить и ожесточаться. Родители Люси поощряют ее устраивать вечеринки и ходить на танцы – то есть заниматься тем, чем и раньше…

– Пока не заявится Рудольф Рассендейл[24], – мрачно вставил Ллуэлин и показал на брошюру: – Я это возьму с собой, мистер Гарнет?

– Да-да, конечно. – Жестом работодатель дал знать подчиненному, что тот может идти. – Передайте мистеру Карсону, что на время я освобождаю вас от работы над загородным клубом.

– Я это тоже доделаю, – торопливо вставил Ллуэлин. – Собственно говоря… – Тут он прикусил язык, так как собирался добавить, что на деле занимается этим проектом в одиночку.

– Что?

– Нет, ничего, сэр. Спасибо большое.

Ллуэлин вышел из кабинета мистера Гарнета, воодушевленный открывшейся перед ним возможностью, а новости о Люси принесли ему облегчение. Судя по словам мистера Гарнета, Люси вошла в привычную колею; быть может, ее жизнь не так уж непоправимо разрушена. Если к ней приходят визитеры, если ухажеры сопровождают ее на танцы – значит, найдутся и такие, кто о ней позаботится. Ллуэлин даже проникся к ним безотчетной жалостью: знали бы они, что это за подарочек; знали бы, что общаться с ней совершенно невозможно: да какое там – и словом-то перекинуться себе дороже. При мысли о безрадостных неделях, проведенных рядом с Люси, Ллуэлина всего передернуло, словно ему припомнился какой-нибудь тяжелый ночной кошмар.

Вечером у себя дома он сделал несколько пробных эскизов. Работал Ллуэлин допоздна: поставленная задача подхлестнула воображение, однако наутро плоды трудов показались ему вымученными и претенциозными – не закусочную же, в самом деле, он затеял соорудить. Ллуэлин нацарапал поверх чертежа слова «Средневековая мясная лавка: Образец антисанитарии», порвал его на мелкие клочья и швырнул в мусорную корзину.

Первую половину августа Ллуэлин продолжал работу над проектом загородного клуба – в надежде, что к концу назначенного срока прилив вдохновения заставит его приступить к реализации собственного замысла. Но однажды произошло событие, которого он в глубине души давно страшился: возвращаясь домой по Чеснат-стрит, он неожиданно столкнулся с Люси.

Было около пяти – час, когда на улицах особенно многолюдно. Внезапно в водовороте толпы они очутились нос к носу, а дальше их неудержимо понесло вперед бок о бок, как будто судьба поставила себе на службу все эти кишевшие вокруг массы для того, чтобы свести их двоих вплотную.

– Это ты, Люси? – воскликнул Ллуэлин, машинально приподняв шляпу.

Люси изумленно уставилась на него широко раскрытыми глазами. Ее пихнула в бок навьюченная узлами женщина, и Люси выронила из рук сумочку.

– Спасибо большое, – поблагодарила она Ллуэлина, когда он нагнулся за сумочкой. Голос ее звучал глухо и напряженно. – Отлично. Давай ее сюда. Машина у меня поблизости.

Их глаза на мгновение встретились: оба глядели холодно и отстраненно, и Ллуэлину живо вспомнилось, как они расставались – вот так же стоя напротив друг друга, кипя от яростной ненависти.

– Ты уверена, что моя помощь тебе не нужна?

– Уверена. Наш автомобиль стоит на обочине.

Люси попрощалась с ним небрежным кивком. Ллуэлин мельком увидел незнакомый лимузин и невысокого человека лет сорока, который помог Люси устроиться на сиденье.

Шагая домой, Ллуэлин впервые за последние недели чувствовал злость и растерянность. Завтра необходимо будет уехать. Он еще не созрел для подобных случайных встреч: нанесенные ему Люси раны до сих пор не затянулись и теперь кровоточили.

– Вот дурища! – ожесточенно твердил он себе под нос. – Дура и эгоистка! Вообразила, что я пожелаю идти с ней по улице рядышком, будто ничего не произошло. Смеет думать, что я такой же слабак, как и она сама!

Ллуэлина обуревало желание выпороть Люси, всыпать ей по первое число, как непослушному ребенку. Вплоть до обеда он расхаживал по своей комнате из угла в угол, перебирая в памяти все те напрасные и бессмысленные стычки, упреки, гневные проклятия, из которых состояла их недолгая совместная жизнь. Он восстанавливал до мелочей каждую ссору: начиналась она с какого-нибудь сущего пустяка, крики доходили чуть ли не до истерики, кончавшейся спасительным изнеможением, которое бросало их друг другу в объятия. Короткая мирная передышка, а потом вновь затевалась глупейшая прискорбная распря.