Новые пирамиды Земли

– А черт его знает, зачем… Вчера Нюрка меня из своей хаты вечером выпроводила: мол, плохо от меня пахнет. А почему от меня должно было хорошо пахнуть, ежели я с утра на скотном дворе навоз чистил? А ты говоришь, зачем! Ежели бы не ваше иудейское племя, быть может, я на этой самой ферме управляющим был бы, и пахнул словно ландыш весенний!

Мойша посмотрел на него с такой иронией, что Иван запнулся.

– Ну, а вообще-то ты прав, – виновато опустил голову русич. – Напал я на тебя сдуру, чтобы злость на ком-то было можно выместить. Кто-то должен быть виноват, что мы так паршиво живем! Вы, иудеи, всегда, при любых властях да режимах лучше жили, чем мы, русские, стало быть, вам за все и следует отвечать… Тьфу, глупость, конечно, если на трезвую голову подумать! Только где ее найти, эту трезвую голову?.. Пожалуй, не ты прощения у меня должен просить, а я у тебя!

Иван внезапно рухнул на колени и трижды поклонился до самой земли.

– Прости, друг ситный, за все зло, что мы, Иваны, причинили вам, Абрамам!

Мойша кротко вздохнул, посмотрел на запад и сказал:

– Солнце уже заходит, Иван. Делай свое дело, а не то придется меня в темноте закапывать. Земля здесь каменистая, да и лопаты у тебя нет. Не хочу валяться до утра, словно мешок с мусором. Вдруг сюда ребятишки прибегут? Ведь перепугаются.

Иван, продолжая стоять на коленях, вновь прицелился, и тут же опустил автомат. Выругавшись, он примирительно сказал:

– Ладно, не буду я тебя стрелять. Ради твоей Мары, которую наверное, мой прадед в Бухенвальде освобождал. Что я, хуже прадеда, что ли?

Мойша осуждающе посмотрел на коротышку.

– Вот вы всегда так поступаете, русичи. Наговорите с три короба, покричите, руками помашете. А как до дела дойдет, то вас нет. Потому наш брат иудей вас везде и обскакивал.

– Это верно, – вздохнул Иван. – Есть у русского мужика такая дурная привычка! А еще есть и другая, похуже… Она-то нас и губит, проклятая!

Иван с силой ударил себя кулаком в грудь, и там, под выцветшей гимнастеркой, что-то булькнуло.

Мойша насторожился.

– У тебя что, с собой есть?

Иван хохотнул.

– А то как же! С самого утра поллитра, словно младенца, у сердца ношу. Славный самогон варит тетка Пелагея, чистый как слеза! Раз пять хотел приложиться, но одному тошно. Да и что за выпивка без хорошего разговора? Ждал вечера, когда мужики с поля вернутся. Да чего теперь ждать-то! Тем более, что дело к закату идет, и начинает холодать.

Мойша просиял.