– Прости, Иван, что так у нас все неладно вышло! Спорить не стану, немало мы у вас, русичей, крови попили. Алчность наша бесконечная виновата, и великая гордыня, и другие тайные пороки, о которых упоминать не стану. Многие мои соплеменники обогатились нечестными способами, ограбили Россию и разъехались по миру. Прости за это, Иван, и за многое, многое другое! Я один беру перед Господем вину за наши грехи, и пощады не жду, да и не хочу. Зато умру с чистой и легкой душою! Стреляй, да только цель в сердце, не промахнись.
Иван нахмурился. Он поднял автомат и, приложив приклад к плечу, прицелился. Заходящее солнце било ему прямо в глаза, и он зажмурился.
Прошла минута, другая. Мойша улыбался, глядя на заходящее солнце, и что-то тихонько напевал. В душе у него был хорошо и покойно. Вспомнились слова, которые сказал отец перед смертью. «Сынок, жить хорошо – дело нехитрое, а вот умереть хорошо ох как трудно! Меня вот Господь помиловал, подарил инфаркт да две недели небольших мучений. Не буду желать тебе ни богатства, ни процветания – этого ты и сам добьешься. А прошу я Всевышнего, чтобы он подарил тебе на закате лет легкую и быструю смерть!»
Наконец, Иван выругался и опустил автомат.
– Не могу… – простонал он. – Не могу безоружного человека вот так, словно скотину прибить. Да и за что, если подумать? Чем ты особо провинился?
Мойша вздрогнул. Он уже простился с жизнью, и милости не ждал и не желал.