А он давай выть: Олюшка да Оленька. А я уже столько лет Оленька, что и подумать страшно. Ну что мне с ним делать? Сейчас пойду и от скуки власть узурпирую! Негоже девице во цвете лет всё по теремам да по башням сидеть крестиком вышивать (видеть этот крестик не могу, честное слово!). Так батюшке и сказала:
– Если не хочешь замуж меня выдавать, то дай хоть страной управлять. Ну, если не самой державой великой Статонией, так хоть каким-нибудь Тьмутараканским краем.
Царь Евсей (по совместительству мой папенька) схватился за сердце (вернее, предполагалось, что за сердце, потому как с перепугу перепутал, с какой стороны оно находится). Маменька Авдотья повалилась в обморок, Софьюшка, Лизонька и Настенька сначала замерли, а потом, повизгивая, аки молочные поросятки, стали приводить в чувство отчаянно симулирующую смерть от шока родительницу. Я же криво усмехнулась. Послал же Господь родственничков! Странно даже подумать, что я с ними одной крови.
Стал батюшка молить меня образумиться, но ничего не добился. Девица я своенравная, и что у меня на уме, сама не всегда знаю. Подняла я гордо физиономию и зашагала в свои покои. А там меня уже няньки-мамки поджидали. Как увидели, что я пришла, начали талдычить о моей некрасивости, вороны неощипанные. Погнала я их прочь, а то будут ещё мне, царевне, выговаривать! Совсем от рук отбились. Надо бы постращать увольнением, чтоб неповадно было. Взяли моду говорить:
– Олюшка, ты так божественно некрасива!
И как ведь такое можно представить? Божественно и некрасива? Вот плутовки! Хотя зря я на нянек бочку качу. Они, наверно, батюшкин наказ выполняют, чтобы Ольга-царев-на, не дай-то Бог, красавицей себя не возомнила. Ну, я ему устрою райскую жизнь в садах Эдема! К его врождённому косоглазию ещё и икота прибавится!
Я встала перед зеркалом. И чем я так некрасива? Может, слишком худа? Сестрицы мои девушки в теле – в этом, наверно, их красота. Глаза у меня на блюдца не похожи, но и маленькими их не назовёшь, вот только цвет непонятный: меняется постоянно. Вчера ходила я голубоглазой, а сегодня уже кареглазая. Смотрим далее. Нос. Не крючком, и слава Богу, значит, я не ведьма. Рот вполне обычный, губы алые, как положено. Ну и чем же я не красивая? Сама до сих пор не поняла. Но общественное мнение штука сильная – с ним не поспоришь. Что же мне всю жизнь сидеть затворницей, если при царе во дворе решили, что младшая царевна уродина? Ни за что! Вот сбегу-ка я от них. Не навсегда, разумеется, а на денёк в лесок. Волки-то меня не съедят – испугаются, а для дела полезно. Родичи будут по струнке ходить и прихоти мои исполнять. А значит, стану я хозяюшкой края Тьмутараканского. Что-то размечталась я!
Покидав в сумку жизненно необходимые вещи, я осмотрела простенький красно-синий сарафан из ситца и алые полусапожки. Вполне сойду за крестьянку, никто и не приметит во мне барышню. Значит, теперь надо над речью поработать. Как там наши кухарки выражаются? Надо бы вспомнить.
Я стала корчить своему отражению в зеркале рожи.
– Сказала чаво-то, а ну повтори! Я те космы повыдёргиваю, корова! – сказала я самой себе. Кажется, проблем с разговором не будет. Полезно же иногда послушать, о чём трещат кухарки!
Я перекинула сумку через плечо и направилась прочь из дворца царского. Стражник на выходе меня узнал и выпускать не хотел, но я пригрозила ему увольнением, и он отступил. Когда отошла я на пять шагов, то решила обернуться. Стражник у ворот уже не стоял. Значит, ябедничать побежал, паршивец. Что ж, мне это даже на руку. Пусть родимые лишний часик посуетятся. Будут знать, как обзывать Ольгу некрасивой.
Я пустилась бегом к лесу. Надо добраться туда побыстрее, а не то догонят и в тереме запрут.
В лесу было сыро и тихо, только кукушка иногда голос подавала. Ей я и занялась от скуки.
– Кукушка, кукушка, сколько мне лет жить-поживать? – спросила я громко.
Птица подумала пару минут, выдала одно коротенькое «ку» и захрипела. Вредная же мне птичка попалась… или её только что съела лисичка? А может, она предупреждает, что недолго мне жить на свете осталось. Наплюют волки на мою некрасивость да и отведают царскую дочку… В это верилось слабо.
Часок я погуляла по лесу и стала думать, ищут ли меня мама с папой, или решили они оставить это неблагодарное занятие, уповая на то, что я сама прибегу. Очень может быть. Но я не приду! Ни за что! От досады я даже ногой топнула.
Я шла мимо ручейка и решила умыться. Но меня остановила надпись на ближайшем булыжнике: «Ни пий ис лужецы козлиночком станишь». Да-а, с грамотой тут явные сложности, но надпись грозная. И хотя это почти наверняка лешаки над путниками подшучивают, да так глупо, что ручей с лужей перепутали, я всё равно решила оставить идею с умываньем до лучших времён. Я отошла недалеко, села у пригорка и заскучала. Правда, ненадолго…