Новые страхи

Кардиолог сделал электрокардиограмму и дал полный отбой, но оставалось выбрать правильный образ жизни. Он и выбрал. Теперь его чай около десяти утра был без сахара и неизменно зеленый. Он сократил число потребляемых калорий и увеличил физическую нагрузку. Сливочное масло превратилось в растительное масло. Треска в кляре превратилась в жаренного на гриле лосося. Он ел салат и бурый рис. Пинты пива превратились в изредка позволяемый себе стакан красного вина. Вес бежал от него. Но на Черри это не производило впечатления. Может быть, она завидовала. По мере того как оба они приближались к среднему возрасту, это она понемногу набирала вес.

Помнишь, тот раз…

Теперь, когда все стали садиться в микроавтобус, Грехам подумал, что сок растения мог содержать какой-то яд, подействовавший на сердце. Феликс сидел рядом с ним, положив голову ему на плечо, а сам Грехам думал о своих родителях (оба они давно умерли от сердечных приступов) и об их любви к садоводству. Отец изредка называл растения по-латыни, это был один из многих способов соответствовать замечательным академическим успехам своего единственного сына.

Теперь Грехам думал об аконите и белладонне, о каликантусе и морознике черном, об олеандре и наперстянке. В детстве он любил абрикосы и ревень, но отец, грозя пальцем, рассказывал, что Грехам находился в шаге от ужасной смерти. Листья ревеня содержат соли щавелевой кислоты, которая может остановить работу почек. В косточках абрикосов таится синильная кислота, способная вызвать кому, из которой уже не выйдешь. Он часто думал, не являлся ли его избыточный вес следствием таких опасений: хлеб и пирожные, насколько он знал, можно потреблять, не опасаясь отравиться, на них он и налегал.

Его, подтолкнув локтем, разбудил Рикардо. Микроавтобус стоял у отеля. Солнце уже опустилось довольно низко, но жара не убывала. Грехам вдруг понял, что пятно засохшего сока на подбородке гида было цвета сыровидной смазки, покрывавшей после рождения тело Феликса. Неуклюже, подавляя приступы тошноты, Грехам выбрался из дверцы в задней стенке мини-автобуса. Впереди него по тропинке к их корпусу шел Феликс. От бассейна доносились плеск и детский смех. За бассейном располагался теннисный корт, откуда слышались удары по мячу. Никаких признаков Черри в номере не оказалось, как и записки, объяснявшей, где бы она могла быть. Грехам загнал Феликса под душ, и они оделись к ужину. Грехам почистил зубы, но вкус растения во рту не пропадал.

– Пойдем поищем маму, – сказал Грехам.

Возле бассейна Черри не оказалось, хотя шезлонг украшало доказательство ее пребывания в нем: роман ее любимой Патрисии Корнуэлл; пустой стакан, несущий отпечаток губ сливового цвета; шелковый платок, которым она повязывала собранные назад волосы. Грехам нашел ее у бара, перед нею стоял стакан с клубничным дайкири, она слишком громко смеялась тому, что говорил бармен, бывший значительно младше нее.

– Мы сделали это, – сказал Грехам, садясь рядом с женой. Доля секунды. Но он заметил: выражение ее лица резко изменилось, флирту конец.

Черри немного поквохтала над Феликсом, сказала, что он уже большой мальчик, раз может так далеко ездить на велосипеде и присматривать за папочкой. Договорились, что Феликс перед ужином может двадцать минут купаться в бассейне. Черри взяла стакан к столику у бассейна, а Грехам, заказав себе мартини, присоединился к ней.

– Продуктивный день? – спросил он, садясь.

– Говорить колкости нет нужды.

– Я не говорю колкости, – сказал Грехам, подвинулся на стуле и почувствовал, как усилия сегодняшнего дня дают знать о себе в мышцах. В бедрах пекло, но это была приятная боль, праведная. Завтра утром, впрочем, все может обернуться совсем иначе.

– Перетрудился сегодня? – спросила Черри.

– Определи смысл слова «перетрудился». Ты заказала нагрузку… извини, экскурсию. Может быть, надеялась, что она окажется для меня непосильной и я не вернусь. Тогда бы ты могла смеяться шуткам бармена, сколько душе угодно.

– Я беспокоюсь о тебе, что бы ты об этом ни думал.

Грехам сделал большой глоток холодного, как лед, мартини. Как это говорили в студенческие годы в коктейльном клубе? Суше, чем пыль от друидовой палочки для сверления. Парень мог заигрывать с его женой, но он отличный бармен. Мартини исполнил Грехама доброй волей, не в последнюю очередь оттого, что сделал неощутимым вкус растения. Он посмотрел на жену, на выражение ее лица, выражение глаз: «Будем или нет?» Она, казалось, готова к ссоре. Выигрывал ли когда-нибудь ужин от семейной ссоры?

– Извини, – сказал он. – Удачный был день. Я развлекся. Феликс развлекся. Мы скучали по тебе, вот и все.

– Послушаешь тебя и поверишь, – сказала она, но это было насмешливое предостережение, окрашенное триумфом в связи с тем, что ей первой удалось заставить его извиниться. Она улыбнулась и прикоснулась к тыльной стороне его ладони. – Еще десять минут, и я бы легла в постель с этим барменом.