Новые времена

– Бог о тебе не очень-то хорошо думает, – сказал Тайт. – Если бы хорошо думал, ты бы не был рабом.

– Иди, Тайт. Дай сюда нож, Джерри.

Джерри с угрюмым видом отдал нож. Филипп с отвращением потрогал лезвие.

– Опасное оружие, – сказал он. – В этой стране мы ножи не используем. Хочешь драться – пожалуйста, но кулаками.

Филипп наблюдал, как уходили молодые люди: Джерри семенил, Тайт плыл; Джерри с лицом будто из черного дерева, Тайт смуглый, как сумерки; Джерри неуклюжий, Тайт грациозный. Филипп привык к индейцам Востока и считал, что это помогло ему составить мнение о Тайте. Ловкий парень. В темнокожих, он считал, понимать было нечего. Животные. Наверное, на плантации от них польза есть, но чтобы эдакий зверь болтался под ногами в доме у англичанина, вот уж нет.

Он стоял и смотрел, как две рыжие белки носились среди раскидистых ветвей старого дуба с коротким толстым стволом. Высокое было дерево, и листьев на нем уродилось несметное число, причем они до сих пор были зелеными и блестящими. Белки запасали на зиму желуди, но то и дело отвлекались, чтобы погоняться друг за дружкой.

– Пустоголовые сорванцы, – вслух сказал Филипп.

Он не заметил, как рядом с ним оказался Илайхью Базби.

– Красивый старый дуб, – заметил тот.

– Да. Стоит здесь лет сто, наверное. Люблю его очень. Ветви растут низко, и молодняку легко на него забираться.

– Гасси-то уж точно по деревьям не лазает.

– Конечно, лазает. Почему нет?

– Ну, мне вы всегда казались приличным британским отцом, который будет требовать от дочерей вести себя, как подобает леди.

– Вы серьезно?

Воцарилась тишина, которая, казалось, вполне устраивала Филиппа. Однако Илайхью Базби явился не просто так.

– Я хотел сказать, – переходя к делу, заговорил он, – что прошу прощения за свою резкость по отношению к этим вашим южанам. Могло показаться, что моя неприязнь распространяется и на вас. Просто меня глубоко задела тема рабства, и я тяжело переживал то, как с моей бедной дочерью обошелся этот ваш подлый учитель.

– Так вы пересмотрели свое мнение? – спросил Филипп.

– Ни в коем случае. Но с вами, ребята, я был всегда в хороших отношениях. Жена, похоже, винит меня в том, что они изменились. Знаю, что резко говорил о Юге. Я всей душой сочувствую янки.

– Вы всегда гордитесь тем, – сказал Филипп, – что ваши предки были лоялистами Объединенной империи и перебрались в Канаду после революции. Если вы так уважаете янки, то, вероятно, сожалеете, что предки уехали из Штатов.

Илайхью Базби вспыхнул. Он с трудом сохранял спокойствие.

– Я бы не смог жить в той стране, – сказал он, – даже если бы мне вернули все ценное имущество, оставшееся там от моей семьи.

Филипп посмотрел на него вежливым, но непроницаемым взглядом.

– Я принял близко к сердцу, – сказал Илайхью Базби, – что эти рабовладельцы сделали «Джалну» центром своей организации. Я был рад услышать, что этого человека, Синклера, захватили, не дав ему привести в действие свои злополучные планы. И был бы рад услышать, что Линкольн его повесил.

– Не понимаю, зачем вы рассказываете мне то, что я уже знаю, – сказал Филипп.

– Потому что хочу, чтобы вы поняли: мне жаль ту бедную женщину. Говорят, у нее добрая душа. Оказалась здесь в жутком положении, беспомощная, и с этими своими несчастными рабами. Знаете, я не сплю ночами, волнуясь за нее и сожалея о своих словах.

– Боже милостивый! – воскликнул Филипп.

Илайхью Базби продолжал:

– Я хочу что-нибудь сделать, чтобы показать, что отношусь к ней по-доброму. И сегодня утром мне выпал такой шанс. Письмо ее мужа перехватили и принесли мне.

– Хорошо сработано, – сказал Филипп.

– Я подумал, что письмо прощальное и что он написал его, когда был приговорен к повешению, но когда я обнаружил в нем добрую весть, то подумал, что сам принесу его сюда.

Ясные голубые глаза Филиппа смотрели на Илайхью Базби без всякого выражения.

Размеренный голос продолжал:

– Однако, когда я здесь оказался, как-то застеснялся зайти в дом. Миссис Уайток уже давно меня избегает.

– Не замечал.

– Ваша беда в том, – продолжал Илайхью Базби, – что вас по-настоящему не интересуют дела этой молодой страны. Такой человек, как вы, мог бы стать реальной силой, направленной на доброе дело, но вы сосредоточены на своих личных делах. Вас больше интересуют джерсейские коровы, чем судьба тех бедных беспомощных рабов.

– Их судьба не мое дело.

– А Линкольна вы считаете великим человеком или нет?

– Никогда не пытался это осмыслить.

– Вы вообще когда-нибудь думаете, офицер Уайток?

– Нет, если это необязательно. Полагаюсь на свою жену.

– Ничего нет проще с вами поссориться, сэр. Но я сюда пришел не для ссоры. Я пришел доставить письмо миссис Синклер. По пути мне встретился Титус Шерроу, и письмо я передал ему вместе с указаниями вручить леди лично в руки. Теперь же я хочу знать, выполнил ли он мое поручение.

– Да, безусловно.

– Хорошо. За доставку я дал ему нью-йоркский шиллинг. Считаю, что заплатил хорошо, так что не позволяйте ему вытянуть из вас еще.

– Нет, конечно, – сказал Филипп.

– Надеюсь, миссис Синклер вне себя от радости.

– Да, так и есть – и рабы тоже вне себя.